Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

То ли в результате вмешательства Луначарского, то ли по другому каналу, Волошин все же добился желаемого при жизни. В 1931 году было принято решение передать дом Союзу писателей; чуть больше года спустя он и Мария Степановна встретились с представителями Союза, чтобы обсудить условия дарения. К моменту смерти Волошина он и Мария Степановна переехали на второй этаж дома, а первый этаж находился во владении Литфонда РСФСР, который использовал его в качестве дома отдыха для литераторов, входивших в эту организацию. К тому времени два соседних дома, дачи Юнге и Манасеиной, также были переданы Литфонду для той же цели. Московское отделение Литфонда распоряжалось дачей Юнге и дачей Волошина, а Ленинградское отделение – дачей Манасеиной. Строение за строением дачная колония Коктебеля интегрировалась в государственную систему социального обеспечения и льгот, которая легла в основу зарождающихся отношений между советскими писателями и Советским государством.

М. А. Волошин умер 11 августа 1932 года от астмы, осложненной гриппом и воспалением легких. Мария Степановна пребывала в смятении. По словам ее подруги Лидии Аренс, она бросилась на пол и зарыдала: «На кого ты меня оставил, зачем покинул?» – а затем несколько часов молча лежала, иногда окруженная людьми, иногда прогоняя всех прочь [Аренс 1990: 618]. К вечеру с лица Волошина была снята посмертная маска. Аренс присутствовала при этом и помогала тому, кто ее делал:

Надо было смазать вазелином брови, усы, бороду и края лица у волос и трогать лицо, все время трогать его. Потом был разведен гипс, и начали заливать лицо ровным слоем, с носа на бока. Когда формовщик сказал, что можно снимать маску, то снять ее было нельзя из-за того, что многие волоски из бороды и усов все же попали в гипс и тянулись за маской, не давая ее снять. Лицо разогрелось под гипсом, стали открываться глаза и рот, лицо стало теплое и мягкое. Я занервничала и говорю формовщику, что возьму ножницы и буду подстригать те волосы, что попали в гипс. От этой «летучей мыши» плохо все видно, бегают тени, и как-то жутко делается. Я храбро стала стричь все, что держало маску, и мы быстро справились тогда с этим делом. Маруся не раз хотела подойти, но я ее не пускала и уговаривала не мешать нам, а тихо лежать в отдалении. Признаться, я устала, как-то нервы измучились, и обрадовалась, когда мы всё закончили и убрали. Была уже ночь, и я ушла к себе на чердак [там же: 618–619].

Это был первый шаг к погребению культовой личности; следующий шаг был сделан на следующий день, когда Волошина похоронили на холмах, возвышающихся над морем, как он того и желал. Н. К. Чуковский помогал в организации похорон. В начале 1920-х годов, еще подростком, Николай приезжал к Волошиным вместе с отцом, Корнеем, а теперь приехал к ним погостить уже взрослым. Очень тяжелое тело Волошина погрузили на телегу, и маленькая процессия двинулась к холмам. До подножия холма, на котором хоронили Волошина, было всего три километра, писал Чуковский, но они шли гораздо более длинным проселком, обогнув холм, чтобы избежать крутого подъема. Но даже при этом лошадь не смогла втащить тело на гору, поэтому пятерым мужчинам, присутствовавшим на похоронах, пришлось снять его с телеги и самим поднять на холм. «Солнце жгло немилосердно, и, добравшись до вершины, мы были еле живы от усталости» [Чуковский Н. 1990: 621].

Рис. 19. Посмертная маска Волошина. Коктебель, 1932 год.

Архив Вл. Купченко

Волошин упокоился в прекрасном месте, которое было отмечено мемориалом, описанным в начале книги. Теперь его культ понемногу восстанавливается.

Заключение