Мактуб. Пески Махруса

Вытерев ладони о тряпку, я бросаю мастихин и кисть в ёмкость с растворителем. По привычке морщусь, задевая шершавым ворсом зарубцевавшийся шрам на левой ладони. Мне повезло, что Хассан не прострелил правую руку, и я уже знаю, что стоит за моей сверхъестественной живучестью. Мой талисман вернулся ко мне, и я ношу его на запястье травмированной руки. Пальцы до сих пор не до конца разработаны. Я не могу без усилия и боли сжать руку в кулак или мгновенно расслабить. Понадобилось четыре операции, чтобы правильно сшить связки и сохранить подвижность. Не представляю, что бы я делал сейчас, если бы Зейн попал в правую ладонь. Пришлось бы писать картины левой… Знаю, что справился бы. Чтобы научиться чему-то, не стоит бояться показаться глупым, надо просто делать это. Снова и снова. Пока не получится.

За время моей затянувшейся реабилитации многие прежние привычки и наработанные сценарии перестали действовать. Я больше не нуждаюсь в музыке, когда работаю над портретом. Она мешает мне сосредоточиться, воссоздать образ, который живет в моем воображении, дышит, смеется, улыбается, плачет… ненавидит меня. Мне не нужен свет, преломляющийся особым образом, и особое настроение натурщицы тоже не имеет значения и зависит только от моего желания. Десятки портретов, хранящих зафиксированные в моей памяти эмоции. Художник всегда смотрит по-особому на женщину, которая владеет его сердцем. Даже она не способна видеть себя такой многоликой, в этом и состоит мой особый талант — раскрывать то, что недоступно взгляду и сердцу.

Отступая назад, я критично рассматриваю результат своих многочасовых стараний. Сумерки мягко проникают в студию, разбрасывая по стенам бардовые отблески, собираясь в углах густыми грифельными тенями.

Если в душе творца радость — он пишет солнце, колосящиеся леса и цветущие поля, смеющихся детей и счастливых влюблённых, держащихся за руки, если горе — он пишет черный лес, бушующий океан, сцены грядущих катастроф, а если в его сердце тоска — он пишет девушку, которую потерял. Снова и снова… Но ни одно изображение не вернет ему ее. Я создал музей, бесчисленное собрание копий голубоглазой красавицы, которой сказал однажды, что ей никогда не стать оригиналом.

Вот такая ирония, Эйнин. Теперь твои копии смотрят на меня с каждой картины смеющимися, ненавидящими, обвиняющими глазами, бездонно-лазурными, хрустально-чистыми, прекрасными, совершенными и такими же непостижимыми, как в нашу первую встречу… а я безумно хочу вернуть оригинал.

Поднимаю взгляд к ожесточённому бледному лицу Эйнин, к чётким выразительным чертам, точеным скулам. Мне говорили, что в саду дворца, который аль-Мактум построил для своей первой жены, сохранились многочисленные скульптуры, в точности повторяющие облик потерянной возлюбленной. Никто не знает, кто являлся создателем, но по одной из версий — сама Малика, но не из тщеславия, а из желания заставить мужа на каждом шагу видеть ее облик. По другой версии — обезумевший от горя король нанял скульптора и приказал создавать гипсовые копии по оставшимся фотографиям Малики, а когда тот закончил, убил его, потому что лицо жены короля имеет право видеть только он сам. Но никто бы даже подумать не посмел, что скульптуры Малики в своём саду создал сам монарх, воссоздавая из глины и гипса трагически погибшую жену; что долгими бессонными ночами суровый король использовал единственный действенный способ временного облегчения боли, гнева и вины, которые точили его сердце.

Я знаю, он виновен. Правитель всегда несет ответственность за то, что происходит в его стране и в собственной жизни. Эту часть легенды я не успел рассказать Эйнин. Уверен, что ей бы понравилось продолжение. Красиво и печально. К сожалению, мы часто приносим боль и страдания тем, кого должны любить и защищать.

Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их.

Не касайся…

Одно нарушенное правило неизменно ведет за собой другое. Жизнь — замкнутый круг совершенных ошибок и извлечённого из них опыта, взлеты, падения, преступления и наказания, рождение и смерть… Если бы грех был горьким, никто не спешил бы попробовать его. Если бы красота не вызывала зависть, никто не стремился бы уничтожить или запятнать ее. Разрушение, как созидание, оборотные стороны одной медали. Мы бы никогда не узнали счастье, не испытав страдание и боль. Противоречие жизни состоит в том, что рано или поздно человек разрушает себя сам, хотя пришел в этот мир совсем для другой цели.