Мактуб. Принц Анмара

— Одиннадцать лет назад я шел в Аззам этой же дорогой, но мой путь занял вместо шести часов все двадцать. Тогда были сложные времена, военные Анмара бесчинствовали, врывались в деревни, города, обыскивали дома, устраивали допросы, казнили людей без суда и следствия, обвиняли в политических заговорах против короля, предательстве. Но какие заговоры могли вести простые деревенские жители против Мактума? Мы никогда его не видели, в столице не бывали, а о его борьбе с братом за трон узнали, когда начались гонения, обстрелы, обыски. Аззам сия участь миновала, но часто бывая в других поселках, я много чего ужасного слышал и видел. Отправляться на заработки в одиночку было опасно, но выбора особого не было. За любую работу брался. А пуля или мина — они и в Аззаме достанут. В общем, отработал я тогда неделю в городке Риян, деньги получил, и на обратном пути услышал грохот взрывающихся снарядов неподалеку. Показалось что бомбят посёлок на восточной границе провинции. Я сделал значительный крюк, чтобы не нарваться на военных, но немного заблудился с испугу и пришлось заночевать в пустыне. Мне не привыкать, соорудил палатку и даже успел уснуть. Ночь была тихая, безветренная, холодная, а тёплой одежды я не взял, поэтому сон был чуткий. Меня разбудили жалобные стоны. Сначала подумал, что зверек какой в лапы хищника угодил или птица кричит, а потом прислушался… Нет, не может ни птица, ни животное женским голосом кричать. Я вышел из палатки и пошел на звук, хотя не видно было не зги. Фонарик прихватил, но толку от него, если тьма вокруг густая, как сливочное масло. Я нашел ее в тридцати метрах от палатки, за барханом. Девушка, юная совсем, с непокрытой головой, в рваной кандуре. Посветил фонариком и обомлел. Волосы белые, как платина, кожа, как молоко, лицо от боли перекошено, рубашка в крови, руки и ноги осколками порезаны, на плече рана глубокая. Подумал, что из-под обстрела девчонка сбежала. У меня воды была с собой фляжка маленькая, я наклонился и попить хотел дать. Она испугалась, биться начала, а потом закричала не своим голосом, за живот схватилась. Я сначала и не понял, что девушка беременная. Худая очень, да и ночь темная выдалась. От шока и боли у нее роды начались. Вокруг не души, она кричит, мучается. Что делать? Чем помочь? Не оставлять же с дитём умирать. Ее бы мне в одиночку все равно не дотащить на себе, а так подумал, хоть ребенка похороню, как полагается. Не верил, что живого родит. Раненая вся, живота не видать совсем… Но ошибся я. Роды быстро прошли. Мне и делать ничего не пришлось. Она торопилась сильно, боялась не успеть. Силы все свои отдала, а мальчик живой родился, закричал сразу. Я пуповину ножиком обрезал, и положил на грудь девушки. Она была уже очень слаба, но у нее хватило сил обнять сына и прижаться губами к окровавленной головке, и ребенок перестал плакать, почувствовав тепло матери. А потом голову подняла и на меня посмотрела. Глаза ясные, светлые, губами шевелит, словно сказать что-то хочет. Я рядом на колени присел, и она зашептала, быстро, обрывками фраз, неразборчиво, но главное я понял. Поверить не мог, испугался до смерти. Сидел на песке и думал, что мне дальше делать. А девушка так и умерла, склонившись над младенцем и сжимая израненными руками, словно пытаясь защитить. Я забрал ребенка, снял с себя рубаху, обтер, как смог, и завернул. А потом увидел кольцо на ее пальце. Сверкнуло в темноте, необычное, красивое, с камнями, блестящими. Что драгоценные они, я уже потом понял, а когда с пальца ее снимал, не до того было. Хотел, чтобы у сына память от матери сохранилась. Я там ее оставил. Прикрыл одеялом своим, мальчонку забрал и ушел ещё до рассвета. Думал утром вернусь с мужиками из поселка, заберем тело и похороним. Да, не судьба видимо. Утром военные совсем близко бомбить начали, словно озверели, и так несколько дней подряд. Мы с женой из подвала не выходили, не за себя боялись, за ребенка. У нас незадолго до этого первенец умер, и мы решили, что сына нам Аллах послал, тряслись над колыбелькой, глаз не сводили. Я много тогда думал о белокурой девушке, что ребенка нам подарила, а сама умерла в муках, о словах ее последних, в которые поверить было страшно, и я решил, что привиделось ей в горячке. От боли люди с ума сходят, а она юная совсем была. Не из наших мест, нет у нас таких беленьких и голубоглазых. Откуда взялась, что случилось? Много версий у меня в голове крутилось. От работорговцев сбежала, когда обстрел начался, или от мужа — кто ж теперь угадает? Но на рабыню не похожа была, да и перстней с рубинами рабыни не носят. Украсть могла, но опять же — ты посмотри на герб на оттиске. Не наше это, Джамаль, не мусульманское. Будет лучше, что бы кольцо не видел никто. Люди разные бывают, и украсть могут и позавидовать, и придумать что-нибудь… — отец прервался, чтобы вдохнуть раскалённого воздуха, провел ладонью по взмокшему от волнения лбу, посмотрел на сына неуверенно. — А ты, что молчишь. Ни одного вопроса не задал?