Как бывает в застольях, где чай пьют только поздно ночью, перед расставанием, безмолвие не продолжалось и минуты. Наталья, которой казалось, что гости скучают, нажала клавишу магнитофона, и поплыло по комнате танго, навеивая дружественным душам чувство ласковой сокровенности. Подхватистый при звуках танца Антон Готовцев с вихревой легкостью подлетел к Наталье, и она приняла его приглашение на танго, взглянув на мужа, разрешающе приспустившего усталые веки.
— Не ревнуешь ли Маратика к достославной Инне? — спросил он ее в тревоге о собственной судьбе.
— Никогда он не любил меня так, как теперь. Понимаешь, словно у него произошло какое-то несчастье, которое он скрывает.
— Чудовищно утомился. Забери его... В общем, вам надо умотать куда-нибудь на отдых в местную глухомань.
— Даже ты всего не сознаешь!
— Никому не дано.
— Не разлюбила она тебя?
— Ее спроси. Типичное дитя усложнений нашего века.
— Теперь-то вы никуда не денетесь друг от дружки.
Встали и пошли танцевать Касьянов с Инной. Она благодарит его за то, что он задержал ее в Желтых Кувшинках. Хотя бы ради встречи возле реки с Анной Рымаревой следовало задержаться.
— Кошке игрушки, мышке слезки.
— Ну уж, ну уж! Она сказала: дескать, практика, нет, производство мчится впереди защиты... Короче, ты помнишь. Я попыталась придать больший объем ее мысли: практика мчится впереди сознания, которое давно опередило ее, но ему еще предстоит покорить человечество.
— Ты берешь золото там, где его находишь.
— Согласно завету Александра Сергеевича Пушкина.
— Все это славно! Но что ж будет с Маршалом Тошем?
— В юности он быстро утешился в отличие кое от кого. И сейчас быстро утешится.
— Ты так не думаешь.
— Ну уж, ну уж!