Эх, насколько б все упростилось, притащи этого румынского подполковника старший лейтенант самолично! С другой стороны, Алексеев принял вполне логичное решение, отправив с пленным своего самого опытного бойца, да еще и с переводчиком, для которого румынский – практически родной язык. Поскольку уничтожение немецкого аэродрома (если последний, понятно, вообще существует) и на самом деле крайне важная задача. Вражеские бомбардировщики ежедневно сбрасывают на крохотный плацдарм тонны бомб, что приводит к серьезным потерям – с ПВО на Малой земле дело пока обстоит худо, противостоять атакам с воздуха практически нечем. Да и кораблям тоже достается неслабо. Вот старлей и остался, ведь возглавляемая опытным диверсантом разведгруппа отработает всяко эффективнее, нежели возглавляемая его заместителем, не проходившим никакой специальной подготовки. Ну, ежели, конечно, этот самый Алексеев и на самом деле тот, за кого себя выдает. Ведь никакой информации про его группу, якобы в полном составе погибшую во время высадки у Южной Озерейки, по-прежнему не имеется. Короче, одни вопросы – и никаких ответов. А решение нужно принимать уже сейчас, через несколько часов подойдут корабли, в том числе и посланный за пленным бронекатер».
– Хорошо, старшина, вопросов к вам больше не имею. Вот вам бумага и карандаш, придется все, о чем мы говорили, еще раз изложить. И Аникееву – тоже. Ступайте в соседний блиндаж и работайте, там кроме пленного и охраны, никого нет. Писать разрешаю в произвольной форме, но подробно, начиная с того момента, когда вытащили старшего лейтенанта на берег, и заканчивая возвращением на плацдарм с пленным румынским офицером. Если вспомните еще что-то, чего нет в моем блокноте, – очень хорошо. Потом можете отдыхать, но шибко не расслабляйтесь, в ближайшее время снова понадобитесь. Полчаса на писанину хватит?
– Так точно, хватит! – Левчук поднялся с табурета, одернул бушлат. – Разрешите выполнять?
– Свободны. За бумагами зайду сам, до этого момента из блиндажа никуда не отлучаться, записи ни с кем не обсуждать и никому не показывать. Идите, старшина.
Дождавшись, пока морской пехотинец выйдет наружу, Шохин взглянул на сидящего в углу капитана третьего ранга:
– Ну что, Олег Ильич, все слышали? Есть что добавить?
– Нет, товарищ капитан госбезопасности. Ничего нового я не узнал – как и вы, полагаю? Мы с вами об этом долго говорили, как видите, все совпадает. Практически до мельчайших подробностей. Понятия не имею, кто этот старлей
– Почему, кстати? – искренне заинтересовался Сергей. – Поясните?
Кузьмин усмехнулся:
– Да так с ходу и не сформулируешь, пожалуй… Но попытаюсь. Понимаете, товарищ капитан, у него бесшабашность поразительным образом уживается с холодным расчетом и грамотной оценкой ситуации. На первый взгляд Степан – авантюрист, эдакий рубака без царя в голове. Помните, как он на тот фашистский артштурм полез? Ведь самоубийство же чистой воды! А он и самоходку сжег, и потом еще много чего в том бою наворотил. Вот и выходит, что на второй взгляд – ничего подобного. Подрыв артсклада, захват радийного бронетранспортера, выход из окружения, вчерашнее уничтожение штаба в Глебовке. Все одно к одному. Он постоянно ходит по самому краю, по лезвию, так сказать, – и практически всегда успешно, поскольку заранее просчитывает ситуацию! Такое ощущение, что смерти он вовсе не боится. Не ищет ее, нет, а именно что
– Отчего же?
– Бойцов он своих всеми силами бережет, – угрюмо буркнул Кузьмин. – Вот только понять не могу, отчего так? Может, после того, как всю группу свою потерял, у него в голове что-то и замкнуло? Контузия, опять же, да не одна.
– Это все? – Шохин сделал в блокноте несколько пометок, подумав, что сложившийся в его голове психологический профиль загадочного старшего лейтенанта в целом вполне соответствует сказанному комбатом.
– В принципе все. Хотя… знаете, о чем я еще подумал? Он ведь, так уж выходит, все самое важное и опасное старается самостоятельно сделать! Или как минимум возглавить.
– Товарищам не доверяет?
– Не думаю. Практически убежден, что не в этом дело. Тут другое что-то… вот только знать бы, что именно?