— Ты знаешь, это забавно, — проговорила она, водя пальцами у меня по спине, — однажды я сказала дедушке, что не знаю, как мне быть без твоих слов. Читая твои истории, я всегда находила силы стать лучше, любить сильнее и быть добрее. И он сказал мне
Протолкнув комок в горле, я положил свои руки поверх ее и запрокинул голову, глядя в потолок.
— Ты не могла сказать все это до того, как я сделал торт?
— Я тут душу оголяю... — Она попыталась убрать руки, но я удержал ее.
— Ты говорила, у тебя встреча рано утром?
Я бросил взгляд на часы... было почти пять утра.
— Вот гадость, да, мне нужно...
— Отмени. — Я отпустил ее и повернулся лицом. — Пока ты спала, я позвонил и заказал полный холодильник еды. Ты права, в этом городе все можно доставить. Потому давай останемся тут хотя бы сегодня.
— Я думала, ты не хотел, чтобы мы прекращали жить, — спросила она, пока я тянул за край ее трусиков.
— Не хотел, — ответил я, схватив ее за попку и прижав всем телом к себе, а губами приблизился к ушам. — Сегодня я хочу жить, пока буду в тебе. Первый раз в наших жизнях давай без перерыва будем баловать собой друг друга от рассвета до заката.
— Кажется, я не смогу ходить? — усмехнулась она, поигрывая с краем моих боксеров.
Я не мог сдержать усмешки.
— Когда не сможешь ходить, я тебя понесу.
— Обещаешь?
— Клянусь.
— Тогда не сдерживай себя.
***
— Нарисуй меня, как одну из твоих француженок, Джек.18
Подняв взгляд от скетчбука, я увидел, что Эстер стоит передо мной в нежно-розовом шелковом халате, который она слегка спустила с плеч, специально выставив вперед свою гладкую темную ногу. Она словно воплощение красоты, но эта строчка... Я не смог сдержать смех.
— Правда? — спросил я между приступами смеха.
Кивнув, она широко улыбнулась и подошла к дивану.
— Ты
В тот момент, как она скинула халат, мой смех перешел практически в кашель, и я понял, что не могу оторвать взгляд от изгиба ее груди и талии. Я уже изучил ее всю, и все равно ей удалось без всяких усилий лишить меня воздуха.
— Как мне лечь? — спросила она, располагаясь на диване, пока я пытался снова нормально дышать. В конце концов, ее уверенность немного уменьшилась, и она медленно скрестила руки на груди.
Отложив в сторону альбом и карандаши, я поднялся с расстеленного напротив дивана ковра и подошел к Эстер, которая откинулась назад.
— Ты делаешь это намного сильнее, чем мне представлялось в голове, — прошептала она, когда я повернул ее подбородок.
— Хорошо, — я усмехнулся и кивнул, показывая направление. — Повернись немного. Да, вот так.
Взяв несколько подушек с дивана, я стал кружить над Эстер, укладывая ее руки и располагая бедра. Она сжала губы, пытаясь не смотреть на меня, и я, не сдержавшись — потому что отчаянно желал ее внимания, — постучал пальцем по груди.
— Где твой бриллиант? — поддразнил я.
Она посмотрела на меня, а глаза ее — сияние драгоценных камней. Потянувшись к моему обнаженному телу, она приложила руку прямо напротив сердца.
— Самое ценное для сохранности я положила сюда.
Я проследил за ее рукой.
— Мудро ли это?
— Несомненно, — шепнула она, и голос Эстер заставил снова взглянуть на нее. — Ты хранишь его снова и снова, даже когда я забываю, даже когда... даже когда рядом с тобой нет никого, кто разделил бы твою боль... когда ты один. Прости, что не могла сделать того же.
И вот опять она... делает меня уязвимым... заставляет чувствовать, словно мы в одно и то же время встречаемся и прощаемся.
— Не шевелись. — Я отнял ее руку от себя, поцеловал и только потом положил ей на талию. Отойдя от дивана, я снова сел на свое место.
Снова посмотрев не нее, я заметил на себе ее серьезный, обжигающий взгляд, и пока часть меня наслаждалась тем фактом, что она знала, тоже чувствовала, насколько глубокие и бездонные у нас сердца, другая часть меня не могла совладать с силой этой реальности, чтобы отвлечь и Эстер, и себя, чтобы мы были просто Малакай и Эстер, а не многовековые любовники. Но она заговорила раньше, чем я успел запечатлеть этот момент.
— Мы никогда не были на Титанике.
Она не спрашивала, потому что это был не вопрос. Она вспоминала, хотела она того или нет.
— Нет, — мягко ответил я, продолжая рисовать ее от ног до головы, потому что каждая деталь ее тела вросла мне в память...
— То есть я все еще могу винить Джеймса Кэмерона за свои рыдания всякий раз, когда я слышу
— И Селин Дион.