Малахит

Тем же вечером он пошел в Ленинскую библиотеку. С выписками из книг он начал посещать все исторические музеи, в которых только можно было увидеть предметы, украшенные драгоценностями. Завел собственную картотеку, перезнакомился со всеми московскими ювелирами и перекупщиками. Даже из загранпоездки привез книги, альбомы и справочники по ювелирному искусству. Через год он уже делал весьма компетентные замечания кагэбэшным экспертам. А главное, научился видеть камни как они есть, оценивать их не только по крупности, но и по чистоте, цвету, качеству огранки, научился отличать кич от произведений искусства. Он получал истинное наслаждение, разбираясь в нюансах и тончайших отличиях: такое наслаждение сравнимо, пожалуй, только с наслаждением наркомана. Его спрашивали иногда: «Зачем тебе это надо?» Он отвечал: «В мире так мало законных удовольствий, я приобрел себе дополнительное.»

Он быстро понял, что камни Узбека — нечто из области необъяснимого. Если бы он возил один, ну два вида камней, Берковский мог бы предположить, что цепочка тянется с неизвестных пока копей в Африке или Южной Америке. Но даже небольшие партии, сбываемые Алмазником, включали в себя минералы, которые никак не могли происходить из одной местности. Десять-двадцать копей, камни с которых никогда не попадали в руки российским знатокам? Бред. Тогда откуда? Эти мысли толпились у Берковского в голове, как назойливые мухи, мешали есть, спать, любить женщин, смотреть телевизор. Черт, он влюбился в эти ни на что не похожие камни.

Первый раз Узбека удалось увидеть в шестьдесят втором, когда он все-таки завел свою первою постоянную клиентку. Дарья Дмитриевна умоляла привезти в следующий раз «еще что-нибудь». Он соблазнился ее статусом генеральши, уповая на защиту и на обещание подогнать еще пять-шесть богатых покупательниц. Но получилось наоборот. Как раз через Дарьи Дмитриевниного мужа органы и вышли, наконец, на Узбека. Муж был не дурак и Дарьину страсть к погремушкам был готов поощрять только до тех пор, пока она не шла в разрез с интересами начальства. Алмазника сгубила гидра, на счету которой было немало коммерсантов всех мастей. Голов у гидры было две: жадность и желание перестраховаться.

Странным подопечным был Алмазник для компетентных органов. Появлялся в Москве он редко, причем путь его отслеживали только после появления его у Дарьи или ее подруг. Других постоянных клиентов у него не было, привычных, любимых, насиженных мест — тоже. Ни с кем, кроме покупателей, Узбек не встречался, а многим — из тех, кто повыше — хотелось узнать, где и почем берут нынче такую редкую красоту. Тем, кто пониже, приходилось следить. Поймать и прижать пока боялись — вдруг Узбек просто пешка, перекупщик, который и не знает-то ничего. Где искать тогда хозяина чудо-белки, грызущей изумрудные орехи?

Самое главное, непонятно было не только, откуда приходит Узбек, но и куда он уходит. Он просто исчезал, причем из самых разных мест — туалет на вокзале, подъезд многоэтажки, заросли кустов в парке…

Потом выяснили, что приезжает Узбек в Москву на Калининской электричке. Это было уже в шестьдесят четвертом.

Берковский к тому времени был одним из руководителей группы по делу Узбека. Узбека планировали брать, но вот тут набравший силу Юрий Павлович начал активно этому сопротивляться. Он прекрасно понимал, что арест Алмазника означал бы, что его отстранят от дела, что допрашивать его будут уже другие, и тогда ответов на свои вопросы он так и не получит. А любопытство Берковского раскалилось до предела. Его любовь к камням росла тем больше, чем больше он узнавал о них. На третье марта шестьдесят шестого была назначена операция по аресту Узбека. Берковский пришел к нему второго.