Малахитовый лес

– А я могу стать твоей головной болью, – разозлённо прошептал Алатар, ошпарив горячим дыханием ухо Репрева, – если ты и дальше продолжишь вести себя вызывающе дерзко. Твой норов здесь, в Зелёном коридоре, может погубить и тебя, и тех, кем ты дорожишь больше всего. Если тебе хоть кто-то дорог, хочешь не хочешь, мы должны стать союзниками. Я терплю тебя, а не ты – меня. Видели бы меня мои братья и сёстры, они бы тотчас же изгнали меня из Бенгардии.

– Пусти лапу, тигр… – прорычал Репрев и уже громко произнёс: – Агния справится с моим вторым ухом. Да, Агния?

– Справлюсь. Но мои ушки я доверяю только себе. Только вот что делать с ушами Умбриэля? В глине могут быть острые частички камней и песка.

– Позволь мне проверить каждую крупинку глины, Агния! – галантно предложил Астра, склонив голову.

Кинокефалка подняла брови и скривила полуулыбку.

– Ну что, Умбра, ты готов? – добродушно спросил у дракончика Алатар, ложась животом на стылую глину. Умбра в нетерпении захлопал крыльями под пуховиком, сжав у груди кулачки и глядя на Агнию умоляющими глазами.

– Тебя надо спросить: готов ли ты, Алатар? – веселилась Агния. – Сам видишь, Умбриэля долго уговаривать не придётся.

– Я оттягивал, сколько мог, – с иронией ответил тигр. – Не могу же я расстроить маленького фамильяра.

– Давай-ка я тебя подсажу, Умбра, – сказала Агния с суетливой улыбкой и, не дожидаясь согласия, подхватила его под мышки и усадила на спину тигра. – Ты помнишь, что я тебе говорила, Умбриэль?

– Крепко держаться за шею Алатара, я помню… – прогнусавил дракончик.

– Постарайся не забыть об этом до конца поездки, хорошо?

Умбриэль кивнул, сжал ногами бока Алатара, вцепился пальчиками в его загривок, вытянув, как тесто, складку тигриной кожи, с детским любопытством осматривая вблизи каждую шерстинку. Умбриэль, как настоящий наездник, красуясь, гордо поднял голову. Но почему «как»? Сейчас он мог по праву называть себя тигриным всадником.

– Не перестарайся, Умбра, не оставь Алатара совсем лысым. Не больно тебе, Алатар? – спросила Агния.

Бенгардиец рассмеялся.

– Нет, вовсе нет. Умбре не вырвать у меня даже волосок… У меня с рождения могучая шерсть и упрямая толстая кожа.

– Дракон верхом на тигре!.. – осклабился Репрев. – Никогда бы не подумал, что увижу это историческое зрелище своими глазами.

– Признаться, я тоже, – сказал Алатар.

Когда, наконец, все закончили затыкать уши глиной, а глаза перевязывать оставшимися от защитных комбинезонов тряпками, искатели малахитовой травы отправились вверх по холму к городским воротам. Построенная из больших обтёсанных, плотно прилегающих друг к другу стволов деревьев стена ровным кругом – таким же геометрически гармоничным, как солнечный круг, – отделяла Бенгардию от внешнего мира, служила ей щитом и завесой тайны. На обтёсанные стволы, заточенные кольями, падало, словно в волчью яму, брюхатое от облаков небо с выцветшей, как на старых снимках, светлой голубизной.

На волнующихся зелёным нефритом воротах стояли на задних лапах вырезанные в камне огромные тигры. Они опирались на ветвистый резной ключ, разделённый створами на две половинки. У тигров оранжевые полоски были из янтаря, чёрные – из обсидиана, а белые – из алмазной пыльцы. А ключ – ключ вырезан из простого дерева осины.

Алатар закрыл глаза, вытащил из пальца коготь и провёл им между створами. У бенгардийца шевелились губы – он что-то бормотал, но никто не разобрал ни слова: глина в ушах заглушала все звуки. Астре на секунду даже померещилось, что тигры на воротах пришли в движение, и ворота медленно сами чудесным образом отворились.

Искатели вошли через ворота, и королевский дворец предстал во всей своей красе: на каждом базальтовом столбе чистым серебром отливала бенгардийская вязь – древний язык тигров. Вьюнковым узором, она мелкой кучной прописью вилась на базальте. На фасаде дворца высоко над землёй вырастали два смотрящих вниз, как верхние клыки, «охотничьих рога» из обсидиана в оправе из золота, и тоже с узорами бенгардийской вязи, но не серебряными, а золотыми. «Рога» – такие огромные, что в них без тесноты вместилась бы пятёрка искателей и смогла бы жить в эдаком домике, не тая друг на друга обиды.

Когда-то на «охотничьих рогах» распускались висячие сады, но после бенгардийской бойни некому было ухаживать за прекрасными садами, и они погибли вместе с тиграми. И теперь качались лишь увядшие закостенелые лианы, уныло поскрипывая на ветру.

А с заднего фасада дворца чесали бивнями небесный свод другие «охотничьи рога»; и «бивни» образовывали с «клыками» сложный музыкальный механизм: когда ветер задувал в «клыки», он проходил через прошивающий дворец насквозь под небольшим углом щелевидный запутанный лабиринт, а вылетал уже из «бивней», угрюмо и чревно гудя. А ещё когда-то по «бивням» из фонтана в тронном зале в обрыв сбегала вода.

«О, Бенгардия, бедная моя Бенгардия! Но в красоте бесценна ты…»