Малахольная

Раз в год он покупал один тюбик краски, и ее хватало на три раза. На три важных события. На выставку. Поход в гости к родителям жены, где тесть все время поджимал губы, глядя на зятя, который старше его на несколько лет. И ресторан, в свой день рождения. Он всегда покупал один и тот же тон, уже много лет.

Встреча. Он долго репетировал речь, нервничая и ругая свое косноязычие. Встреча, деловая, но…

Да почему бы и нет! Он еще молод! Все сверстницы уже давно стали бабушками. Смешно вспомнить эту старушку, которая пятнадцать лет назад клеилась к нему, когда он только развелся. Старушка была счетоводом в дачном кооперативе, где он когда-то покупал дачу. Счетовод – слово-то какое древнее! Как и она сама.

Месяц назад, уйдя от третьей жены, он решил снова купить дачу в том же кооперативе. И зашел к ней. Она все еще трудилась на том же месте. Сидела на дощатой, продуваемой веранде, пила чай из треснутой кружки. Клеенка с загибающимися краями и ярким когда-то рисунком. Хлам, распиханный по углам, ведра, резиновые сапоги, грязные коврики. Детские линялые игрушки, рассаженные чинно по окнам. И она – вся сморщенная, растрепанная. И руки – артритные и плохо отмытые. Грязь под обломанными ногтями.

Обрадовалась. Зажевала губами, вспоминая его, и себя. Странно – вся сморщенная, а губы пухлые, молодые, совсем девичьи. Он уже пожалел, что пришел.

– Снова к нам? – обрадовалась она. – Опять развелись?

– Да, – хмыкнул он, заметя, что она посмотрела на него игриво, и опять пожевала губами. – Есть на продажу домики?

– Есть, – она с кряхтением достала с полки журналы.

Журналы были чистые, аккуратно расчерченные. Она, слюнявя пальцы, перелистывала страницы, где округлым почерком было расписано – фамилии, взносы, даты и долги. Перелистывание доставляло ей удовольствие. Она погрузилась в это занятие, знакомое, много раз проделанное и приносящее ощущение важности и нужности.

Он смотрел, как шевелятся ее пухлые губы, читающие про себя фамилии, и отчаянно жалел, что зашел. Когда через полчаса, когда он вырвался от предложенного спитого чая, грязноватой кружки и вздохов, что мол, моложе-то мы не становимся, он точно решил, что дача ему не нужна.

Всю дорогу домой, он не мог избавиться от запаха нафталина. Казалось, все пахнет этой старомодной гадостью, ни кондиционер, ни проветривание не спасало. Вся машина воняла нафталином. Бог мой, и они ровесники!

После этого он пошел покупать не запланированную краску для волос. Для встречи…

* * *

Ей было интересно с ним. Разбирается в искусстве, общительный и открытый. И ненавязчивый. Хотя иногда слишком многословный. Стараясь донести какую-то мысль, он повторялся, начинал объяснять с другой стороны, сбивался и снова объяснял. Но это не страшно.

На самой первой встрече для обсуждения нового проекта, в маленьком кафе, он вдруг свернул в ту область, какую бы ей не хотелось затрагивать. Вопрос прозвучал участливо, и действительно по-доброму, даже по-родственному, ей так показалось. Почему она не замужем?

Дурацкий вопрос. Все считают своим долгом спросить об этом при знакомстве. Обычно он звучит с едва сдерживаемым любопытством. И она отвечала или резко или какой-нибудь банальной фразой, стараясь отбить все последующие поползновения в это область.

Но ему доверилась, и ответила честно – страшно. Слишком много предательства было в ее жизни.

И после последнее… Она вздохнула, нет, нет, до сих пор тяжело вспоминать. Тогда она позволила себе, наконец, полюбить. И если не получиться, закрыть этот вопрос для себя навсегда. В конце концов, есть много прекрасных дел, кроме этой любви, черт возьми. Не сошелся мир клином на этом обожествляемом занятии. Она закрыла глаза и прыгнула в эту последнюю любовь, как в холодную воду.

Так в детстве, летом, страшно хочется купаться, но холод со дна Камы поднимается по ногам мурашками, ты съеживаешься и никак не можешь окунуться. Стоишь, по щиколотки в воде, смотришь на песок, свои ноги, шевелишь пальцами, чувствуя песок и мелкие камушки на дне. Все уже визжат и плещутся, а ты не можешь решиться на этот шаг. И чувствуешь себя одиноким, среди этой радостной возни.

– Ну же! – кричит подруга и, зачерпывая полные ладони воды, обливает тебя.

Ты пятишься и с ужасом смотришь, как маленькие переливающиеся ледяные шарики воды летят к тебе как в замедленной съемке и впиваются в разжаренное тело как расплавленный свинец. Надо решаться! Для этого придумана считалка «Баба сеяла горох», где на каждый слог надо чуть-чуть приседать на обжигающе холодную воду:

– Ба-ба се-я-ла, – сначала приседаешь по миллиметру, внутри от каждого приседания, перехватывает дыхание, но каждый миллиметр кожи, окунувшись, второй раз, уже вопит от радости и полученной долгожданной прохлады, – и ска-за-ла ба-ба, – и тут самое страшное, – ОХ!

В этот момент надо окунуться полностью. И этот протяжный «ОХ» утробно вырывается из тебя и летит над всем гомоном. Ужас, восторг, блаженство. Всего миг, и ты присоединяешься к остальным. Через мгновение забываешь о всех переживаниях, и плещешься до синих губ и стучащих от холода зубов.