Малахов курган

Веня подошел к матери и тихонько спросил:

– Где Маринка?

– В боковушке.

– Батенька не сказал про Нефедова?

– Без батеньки узналось.

– А Хоня где?

– В лазарет побежала узнать, жив ли.

Веня прошел в полутемную боковушку. Маринка сидела там, обнявшись с Наташей, понурая, с закрытыми глазами. Наташа гладила сестру по голове. Веня позвал Маринку тихонько, она не отозвалась – должно быть, не слыхала или была не в силах отозваться. Веня, тихо ступая, вышел из боковушки и сел на крашеную скамью около Ручкина.

– А вот и юнга новонареченный явился. Доложи про свои дела, – приказал батенька, обратив наконец внимание на Веню.

Юнга ответил неохотно и вяло:

– Что дела! Истомин подписал экстренное распоряжение по экипажу: зачислить.

– Ой ли?

Веня дал отцу листок, подписанный Истоминым. Прочитав вслух распоряжение, Андрей Могученко сказал:

– Ну, мать, последнего сына у тебя море берет!

– Какое там море на сухом пути! – грустно отозвалась Анна.

– Всё одно: где моряк, там и море. Севастополь – тот же корабль!

– Второе море горя и слез! – печально сказала Ольга.

– Поздравим, товарищи, юнгу Могученко-четвертого со вступлением в ряды славного Черноморского флота, – предложил Ручкин. – Хотя я не имею чести быть моряком, а все-таки флот мне – родной и моряки мне родные братья. И в моей жизни сегодня великий переворот к счастью…

– Али Хоня согласилась осчастливить? – едко кинула Ольга на ходу, поставив на стол сковороду с жареной рыбой.

– Ошиблись, дорогая сестрица!

– Я тоже дюже счастливый человек!.. – грустно вздохнув, сказал Мокроусенко и поник головой.

– Я всех счастливей!.. – повторив вздох шлюпочного мастера, отозвался юнга Могученко-четвертый.

Анна не могла удержаться от смеха.

– Хоть ты, Тарас Григорьевич, объясни, почему ты счастливый?

– Ах, великолепнейшая Анна Степановна! Вы ж знаете, що мене может сделать счастливым одна Ольга Андреевна. Она же мне сказала сегодня: «Ты должен быть героем». Вот спросите ее, если я говорю не так. Она сказала: «Смотри, Тарас! У Михаила и у Стрёмы на груди уже есть Георгиевские кресты. За что? За то, что они на вылазке заклепали у неприятеля три пушки. Пока ты не получишь „Георгия“, не видать тебе меня, как своих ушей». У меня прыгнуло сердце. «Эге, – говорю, – они заклепали двое три орудия, а на тебя одного, Тарас, приходится полтора-с! Выбери, Тарас, ночку потемнее, ступай с пластунами[281] в секрет, заклепай полторы пушки! Побачим, що тогда Ольга Андреевна скажет Тарасу Мокроусенко».

– От слова не откажусь! – выпалила Ольга.

– Слыхали? Будьте свидетели! – Мокроусенко обвел всех торжествующим взглядом.

– Ручкин, скажи: ты почему счастливый? – спросил Веня.

– Поймешь ли ты! Меня, милый, никто понять не хочет.

– Понять труда нет! – поддразнила Ручкина Ольга. – По царскому приказу время пошло в двенадцать раз скорее. Ручкин будет на башне безопасно сидеть, веревочки телеграфа дергать – и надергает себе чин.

– Еще одна ошибка! – воскликнул Ручкин и, обняв Веню, привлек к себе. – Юнга! Ты, Могученко-четвертый, должен понять меня. Да, время теперь пойдет скорее, и не в двенадцать раз, а в тысячу раз скорее! Оптическому телеграфу конец: из Петербурга на Севастополь тянут проволоку на столбах – это будет телеграф гальванический. В нем действует электрическая искра. Депеша побежит по проволоке. Как молния! Чирк – и готово! Не успеют в Петербурге простучать – Севастополь ответит: «Кто там?» Все это мне объяснил минный офицер. Минная рота пришла в город – слыхал? Я записался в гальваническую команду. Мы будем взрывать под неприятелем мины электричеством. Проведем проволоку к пороховой бочке, дадим искру – ба-бах! И все у французов взлетит вверх тормашками!..

– Ну, Ручкин, совсем заврался! – бросила Анна. – Это депеша-то по проволоке побежит?

– А и проволоки такой нет, чтобы от Петербурга до нас хватило, – прибавил Мокроусенко.

Веня представил себе, как депеша мчится по проволоке. Вот совсем так же, словно пускаешь к высоко летящему змею депеши, надев на нитку бумажный кружок.

– Очень просто понять. И совсем Ручкин не врет! – сказал Веня, строго посмотрев на мать.

– Да какая это искра?

– Электрическая, – объяснил Ручкин. – Она получается из серной кислоты и цинка в стеклянных банках. Плюс на минус – чирик! Искра – ба-бах! И всё вдребезги!

– Дюже мудрено!

Все дразнили Ручкина и требовали объяснений, а он твердил одно: чирик! ба-бах!

Печальная невеста

В горницу быстро вошла Хоня. Взоры всех обратились к ней. Она, на ходу сорвав с головы черный платок, прошла прямо в боковушку. В горнице все застыли и затихли. Вдруг из боковушки раздался дикий вопль Маринки, от которого все содрогнулись.

Маринка заголосила. Наташа вторила ей. В боковушку кинулись Анна с Ольгой и присоединили свои голоса к плачу Наташи и Маринки.

– Закудахтали! – насупясь, промолвил Андрей Могученко. – Наверно, Нефедов кончился.

Вене стоило большого труда, чтобы не кинуться в боковушку. Случись это вчера – он бы кинулся не думая. Но в кармане у Вени бумага за подписью адмирала: пристало ль юнге действующего флота голосить по-бабьи!