Малахов курган

Первого марта 1855 года в Севастополе армия и флот присягнули новому царю. Курьер, прибывший из Петербурга, вместе с известием о воцарении Александра II привез и новые назначения: вице-адмирал Нахимов вступил в должность военного губернатора Севастополя и командира Севастопольского порта. «Старый самодур» адмирал Станюкович назначался членом Адмиралтейств-совета в Петербурге и поспешил покинуть Севастополь. Вся власть над крепостью, флотом и морскими учреждениями Севастополя сосредоточилась в руках одного Нахимова. В этом все видели залог того, что оборона пойдет еще успешнее, чем шла до сих пор.

Война продолжалась, и смерть уносила новые жертвы. 2 марта не стало защитника Малахова кургана адмирала Истомина. Он погиб, возвращаясь на курган с Камчатского люнета. Адмирал шел по гребню траншеи.

– Ваше превосходительство, сойдите в траншею: здесь очень опасно, – сказал Истомину командир люнета Сенявин.

– Э-э, батюшка, я давно числю себя в расходе. Все равно от ядра никуда не спрячешься.

В это мгновение раздался выстрел с английской батареи, и ядро оторвало Истомину голову.

Гибель Истомина глубоко опечалила Нахимова.

«Оборона Севастополя потеряла одного из своих главных деятелей, воодушевленного постоянно благородной энергией и геройской решительностью, – писал Нахимов брату покойного, К. И. Истомину. – Даже враги наши удивляются грозным сооружениям Корнилова бастиона и всей четвертой дистанции, на которую был избран покойный, как на пост самый важный и вместе самый слабый. По единодушному желанию всех нас, бывших его сослуживцев, мы погребли его в почетной и священной для черноморских моряков могиле, в том склепе, где лежит прах незабвенного адмирала Михаила Петровича[290] и первая, вместе высокая жертва защиты Севастополя покойный Владимир Алексеевич[291]. Я берег это место для себя, но решил уступить ему».

Восьмого марта прибыл на Северную сторону новый главнокомандующий, М. Д. Горчаков, с большим штабом.

Равнодушно выслушали защитники Севастополя речь главнокомандующего, в которой он высказал уверенность, что скоро неприятель будет изгнан из Крыма. Горчакову не поверили, ибо знали его как человека нерешительного, опускающего руки при первой неудаче.

Новый главнокомандующий объезжал войска, здороваясь с ними визгливым голосом. Солдаты удивились и голосу его, и тому, что новый главнокомандующий – в очках; они сразу прозвали Горчакова «моргослепом». Моряки не знали Горчакова совсем и приняли его появление с ледяным безразличием, считая, что это «дело армейское» и их мало касается.

Французы неожиданным ударом заняли стрелковые окопы перед Камчатским люнетом, а на следующее утро, 9 марта, начали громить люнет из пушек, полевых орудий и небольших мортирок, поставленных в траншеях. Под защитой артиллерии французы осмелились вести работы днем и заложили вторую параллель траншей, угрожая и окопы, захваченные ими накануне, поворотить против Камчатского люнета, а окопы эти находились всего в ста шагах от «Камчатки». Из французских окопов назойливо тявкали мортирки, посылая на люнет гранаты.

Нахимов и Тотлебен на совете с начальником войск левого фланга обороны генералом Хрулевым решили наказать французов за их дерзость, устроив ночью сильную вылазку, и разрушить траншеи неприятеля. Горчаков, хотя и очень неохотно, согласился. Предстояло большое дело. На вылазку назначили несколько батальонов пехоты, всего до 6 тысяч штыков. Главный удар решили направить прямо в лоб французам, от Камчатского люнета. Для того чтобы рассеять внимание неприятеля, предпринимались одновременно с главной вылазкой против французов две небольшие – против английских батарей.

Начальник батареи под Малаховым курганом, на скате Докового оврага, лейтенант Будищев взял на себя распоряжение вылазкой против батареи Гордона. У Будищева было только 50 стрелков-матросов, вооруженных штуцерами, и 4 роты греческого батальона. Будищев вызвал охотников. Откликнулись солдаты из резерва Волынского полка и матросы с Третьего бастиона и Малахова кургана. Когда вызывали охотников, Тарас Мокроусенко как раз привез на Корниловский бастион дубовые кряжи для постройки блиндажа.

Черная ночь

Юнга Могученко-четвертый, увидев шлюпочного мастера, посоветовал ему:

– Тарас Григорьевич! «На брасах не зевай!» Не упускай случая: идем пушки на английскую батарею заклепывать. Ольга-то из-за тебя срамотится – пожалей девушку!

– А ты, хлопчик, «что» или «кто»? Командир?

– Пока еще дело мое маленькое: меня мичман Завалишин проводником берет. Доковый-то овраг я весь облазил. Каждый кустик, каждый камушек знаю. Заведу матросиков в такие места, что «ах!».

– Як страшно!.. А может, я с тобой пойду? Ей-богу, пойду! Отошлю своих фурштатов и пойду! Возьму три ерша, и загоним с тобой по ершу в три пушки, чтоб другие нос не задирали. А чем, хлопчик, ерш в пушку заколачивают? Молоток либо топор взять?

– Шанцевого инструмента не велено брать: у них там, на батарее, и кирок, и лопат, и топоров – всего много.

– Налегке пойдем? Це гарно![292] Ну, хлопче, а як буде, ежели пуля?