Маламут

– Есть вишневое, яблочное, клубничное... Но вишневое – самое вкусное, я его на днях сделала.

«А банками с ним забита вся кладовая,» – Антон, в наивности своей спрашивая, зачем Тамара Алексеевна ведрами загружает Хоро вишней, потом трое суток наблюдал, как кухня относительно немаленькой квартиры использовалась в качестве консервно-заготовительного полигона самого строго режима – купорка проводилась самыми ударными темпами с привлечением всех доступных людских ресурсов, то есть его самого и Маламута. Что тут говорить, оба перенесли сильный стресс...

– Ты это, не спрашивай, а накладывай, – Маламут, убедившись, что в его распоряжении находится достаточное количество печенья, рискнул вставить свое слово.

– Без сопливых разберусь.

– Антон, пошли отсюда, а то мы сейчас еще и процессу воспитания помешаем, – подмигнув девочке, парень утащил товарища с кухни.

Оказавшись в комнате Антона, Маламут тяжело вздохнул, с непривычной для него горестной интонацией.

– Извини, – произнес Антон, на всякий случай.

– Смысл извиняться, – отмахнулся тот, и зачем-то очень внимательно осмотрел комнату. – Я сейчас вернусь.

Покинув комнату Антона, он и правда вернулся через пять минут, неся подмышкой два одеяла и подушку.

– Если ты еще не понял: я сегодня у тебя ночую. Ты ведь никого не собирался к себе привести (шутка)?

– Нет... Может, лучше я на полу?

– Отставить стремление пойти на жертвы ради друга – наша (моя и Хоро) сегодняшняя ночь уже накрылась медным тазом. В качестве компенсации будешь меня до рассвета анекдотами развлекать, Казанова...

– Я не знал, что Настя придет, – насупился Антон. – Тем более с сестрой.

– Ладно, не принимай близко к сердцу, – Маламут уже расстилал одеяло в облюбованном для себя углу. – А вообще меня на неделю от секса отлучили – я случайно съел последний кусочек ее шоколадки.

– Новую купи...

– Потому и на неделю, что купил еще одну.

– Тяжко тебе, – искренне посочувствовал Антон.

Еще один тяжелый вздох стал ему ответом. Впрочем, в то, что Маламут так уж сильно страдает из-за заскоков своей любимой, верилось слабо. Он вообще не создавал впечатление человека, подверженного унынию, а если таковое на него и накатывало, то не более чем на пятнадцать секунд – жизнелюбие было отличительной чертой его характера.

– Слышишь? – спросил он у Антона спустя полчаса молчания ни о чем.

– Что именно? – парень, сосредоточившись на окружавших его звуках, отметил про себя много чего, но что именно имел ввиду сосед, так и не понял.

– Хоро мелкой сказку на ночь рассказывает.

– Не слышу... – честно признался Антон.

Маламут перевернулся на другой бок.

– К стене подойди.

Антон, осторожно ступая в темноте по ковру, приблизился к стене, разделявшей его комнату и спальню своих порой не совсем нормальных соседей. А если точнее, необычных – слишком сильно они старались быть похожими на рядовых обывателей, и у них это даже получалось. Но не всегда.

– ...и жили они долго и счастливо, – приглушенный голос Хоро стал слышен довольно отчетливо, вот только он, судя по всему, уже опоздал.

– Я такой еще не слышала, – голос Кристины был едва различим. – Расскажи еще.

– Ты же спать только что хотела!

– Ну пожалуйста...

– У меня осталась одна, и она очень страшная.

– Вы говорили только что, что много сказок знаете.

– Для каждой сказки есть свое время. Время одной уже случилось, а похожую я рассказывать не хочу.

– Поэтому хотите рассказать страшную? Как она называется?

– Сердце Николетты.

Скрип половиц над головой Антона отвлек на секунду от диалога за стеной – кто-то из соседей сверху то ли страдал бессонницей, то ли только собирался отойти ко сну. А после пришло понимание того, что кроме своего собственного дыхания не слышно больше ни единого звука, кроме тех, что должны донестись из комнаты, в которой происходит своего рода священнодейство. Сказка на ночь – у нее свое, особое время...

– Мне нравится!

– Ну тогда слушай, – интонации в голосе Хоро изменились, неуловимо, но камень, дерево, пластик и бумага не могли помешать заметить эту крохотную метаморфозу. Всего три коротких слова, и слушатели, вольные и невольные, ощутили себя на пороге чего-то волнующего и завораживающего, и вот-вот мир по ту сторону реальности примет их в себя, чтобы показать... все, что доступно воображению.