Мальчик А

Бар точно такой же, каким он его помнит. Зазывала на входе жмет ему руку. Не потому, что узнал его, нет. Скорее, из благодарности, что вот зашел посетитель, которого даже не пришлось уговаривать. Он заказывает виски «Меконг» — сразу бутылку — и кока-колу. Вот так все и бывает. Как говорится, места знать надо. Чуть дальше по улице — и цены снижаются вдвое. Выбор напитков отменный, и особенно — по сравнению с мрачными, полуподпольными питейными заведениями в поганом исламском Кувейте. Барная стойка сделана явно из пластика, но смотрится, словно из дерева — из-за грязи и тусклого освещения. Табуреты у стойки тоже видали лучшие дни; их бамбуковые ножки облезли, сиденья продавились под совокупной тяжестью сотен и сотен дородных задниц обрюзгших уродливых павианов. Он усмехается про себя. По крайней мере, он не заблуждается на свой счет. Он знает, что он павиан и есть. Он знает, что девушкам он не нравится, что он им нисколечко не интересен. Им интересны только его деньги. И сейчас он кого-то подцепит, и заплатит за то, чтобы она составила ему компанию: купит ей выпить, и даже, наверное, не раз. И ей, и себе. А потом снова заплатит, уже после секса. Они проститутки. Это отнюдь не восточное гостеприимство, как утверждают некоторые клиенты, полагающие себя знатоками местной культуры. Они проститутки, а он — павиан и скотина, и он вовсе не делает этим девушкам одолжения, когда платит им за любовь, как, опять же, считают некоторые любители одноразового интима. Разве только в том смысле, что они все равно пойдут с каждым, и ночь с человеком без каких-либо экстремально-аномальных пристрастий в сексе, с человеком, который пытается быть нежным и ласковым и старается сделать так, чтобы им тоже было приятно, для них все-таки предпочтительнее того, что им приходится выносить в большинстве случаев.

Девушки исполняют стриптиз. Пока просто танцуют на небольшом, фута в два, возвышении в центре зала. Вьются вокруг хромированных шестов, призывно виляют бедрами, поглаживают части тела в непосредственной близости от дешевых открытых купальников. Взгляды — тоскливые, на лицах — откровенная скука. Только те, кто постарше, демонстрируют некоторое воодушевление. Тут все понятно: им так отчаянно хочется задержаться здесь, в баре, еще хотя бы на пару лет. Самые молоденькие держатся скованно, они явно нервничают, но именно к ним возвращается его жадный взгляд, именно ради них он приходит сюда, из года в год. Чтобы снова почувствовать себя молодым, еще один раз.

Интересно, думает он, у его сына уже были женщины, или он до сих пор девственник? Впрочем, сынуля — такой урод, что ему наверняка тоже придется ходить по шлюхам. Так он думает и ненавидит себя за подобные мысли. Отпивает большой глоток виски, не добавляя в стакан кока-колы. Виски обжигает горло, и этот саднящий ожог для него как наказание. Хотя никакое это не наказание. И тепло, разливающееся по телу — лишнее тому подтверждение. На последней фотографии, которую прислал ему сын, он не такой уж и страшный. Родной отец его еле узнал. И, наверное, не узнал бы вообще, если бы не письмо. Фотография и письмо лежат у него в шкафу Дома, в Кувейте. В потайном ящичке для реликвий, вместе с несколькими детскими фотографиями сына, когда тот был совсем маленьким, еще даже ходить не умел, и двумя вырезками из журнала с кадрами из ковбойского фильма, на который они как-то сходили вместе. Этот ящичек стоит в самом дальнем углу, заставленный коробками с обувью. Он его прячет подальше от посторонних глаз: чтобы никто, не дай Бог, не увидел. Хотя это излишняя предосторожность. К нему почти никто и не заходит, разве что — иногда, кто-нибудь из друзей. Которых, наверное, и друзьями-то можно назвать только с очень большой натяжкой.

На барной стойке лежит расчерченное на квадратики поле для рэндзю. Это такая игра, типа крестиков-ноликов, только чуть посложнее. Они есть почти во всех барах. Это такая маленькая хитрость, чтобы у девушек была уважительная причина не вступать в разговор с мужиками, которые вряд ли бы ездили в Таиланд за сексом, если бы у них было, что сказать. В смысле, что-нибудь стоящее. Он рассеянно приподнимает коробку с фишками. Пластмассовые кругляшки гремят внутри. Скучающий бармен спрашивает его взглядом: Хотите сыграть? Он качает головой и вновь оборачивается к возвышению, где девушки. Это был просто минутный порыв. Просто минутный порыв.

Клиентов в баре немного. Все фаланги: иностранцы, мужчины с Запада. Сидят по двое, по трое. Кое-кто — в одиночестве, как он сам. В одиночестве, да. Но им все же не так одиноко. Не так.