Мальчик А

Во взрослой тюрьме было легче. А особо не трогали. Собственно, там вообще никого не трогали. Разве что только по делу. Это место считалось более спокойным и мирным, чем Фелтхем. По статистике, случаи нападения на других заключенных случились тут вчетверо реже по сравнению с тем же Фелтхемом. Здесь было меньше людей, сидящих за преступления, связанные с насилием. Никто не выделывался, никто не пытался самоутвердиться за чужой счет. То есть кто-то пытался а как же без этого? Но таких было мало. Сидели здесь в основном профессионалы, для которых тюремный срок — часть работы, наподобие обязательного просмотра «Антикваров на выезде»[35].

Они не мучались сознанием вины, они вообще ничем не заморачивались — просто считали дни до освобождения.

Ближе к концу, с приближением СРДО (самой ранней даты освобождения), его перевели в открытую тюрьму Форд, такое же «место не столь отдаленное», как и любое другое, но с менее строгим режимом, куда помещают тех, кто уже скоро выйдет из тюрьмы, — чтобы помочь им адаптироваться к жизни на воле. Матрасы там были такие же тонкие, как и везде, не толще туалетной бумаги, они так же сбивались и мялись, и каждое утро А просыпался с ощущением, что он всю ночь провалялся на голых досках. На окнах были решетки, камеры запирались, но сущность свободы — не в открытом пространстве. Сущность свободы в том, чтобы делать, что хочется. Дни по-прежнему были похожи на единственную кассету, которую ты слушаешь снова и снова за неимением других; только в открытой тюрьме музыка была лучше. Гораздо лучше.

Среди тамошних заключенных было несколько человек, которые весь срок отсидели в Форде. Грабителю банка и работнику того же банка, который растратил казенные деньги, положено разное наказание. Там сидел один бывший член кабинета министров, злоупотребивший своим положением, и один оскандалившийся бывший мэр. Оба — тори, оба в криминале по самые уши. Оба такие же знаменитые, как и сам А, или тот мальчик, кем он был когда-то. Как правило, эти привилегированные заключенные вели себя тихо и скромно: глазки — в пол, рот на замке. А их по-своему жалел, ведь для всех остальных, «простых смертных», Форд был финишной прямой. Все остальные рано или поздно выходили отсюда на волю, а «джентльменам в опале» оставалось только смотреть и завидовать. Как-то раз А случайно подслушал, как кто-то из них говорил, что содержание в тюрьме одного человека обходится очень недешево: примерно столько же, в год, сколько он тратил на обучение дочерей в престижном женском колледже в Челтенхеме. А как-то раньше об этом не думал, а теперь вдруг задумался, сколько же денег было потрачено на его содержание в колониях и тюрьмах за все эти годы. И что можно было бы сделать с такими деньгами.

В Форде их обучали всяким полезным умениям и навыкам. Ну, чтобы люди, которые выходят из тюрьмы, умели не только плести веревки из разодранных простыней на предмет передачи вещей из камеры в камеру. А научился готовить, и у него получалось вполне пристойно. Он очень гордился своими успехами. Один раз ему разрешили приготовить угощение для Терри.

Терри приезжал достаточно часто. Свидания в Форде проходили в более свободной, расслабленной обстановке. Здесь вообще напрягались значительно меньше, даже надзиратели выглядели если не добродушными, то хотя бы не такими угрюмыми и недовольными. В общем, оно и понятно. Надзиратели — тоже люди. И когда А об этом задумался, он пришел к выводу, что назначение на работу в тюрьму строгого режима вполне можно расценивать как наказание.

А как-то не верилось, что его выпустят на свободу, пока Терри не подтвердил, что да: выпустят, уже скоро. А никак не мог свыкнуться с этой мыслью. На самом деле, это была даже не мысль, а что-то настолько радостное и большое, что оно не укладывалась в голове. Просто не помещалось. Ему разрешили выбрать для себя имя. Правда, его это насторожило. Он подумал, что эта такая психологическая хитрость, очередной ловкий прием, чтобы залезть к нему в душу И поэтому он выбрал простое и самое обыкновенное имя. Нормальное имя, которое не раскрывает характер владельца. Собственно, он к этому и стремился: стать нормальным, обыкновенным.

В тот день, когда А стал Джеком, Терри подарил ему последнюю пару кроссовок. Ослепительно белые «Найки». «Air Escape». «Воздушный побег». Замечательное название. На пять баллов. И сами кроссовки — отличные. Самые лучшие из «Найков». Самые лучшие в мире. А на коробке написана фраза. Вроде как добрый совет. Не от Терри, а от самой Ники, богини победы, по имени которой, собственно, «Nike» и назвали «Найком». «Просто возьми и сделай». Да, именно так и надо. Возьми и сделай.

И уже в машине, которая с тем же успехом могла быть и самолетом, потому что она уносила его в другой мир, и мчалась так, что, казалось, сейчас взлетит, ему объяснили, что теперь у него вновь есть семья. Потому что теперь Терри стал его дядей.

U как в Uncle Дядя Терри