На указателе у дороги написано: «Блэкпул 20 миль». В общем-то, место не хуже любого другого. Ей все равно надо где-то остановиться. На несколько дней, а то, может быть, и па неделю. Чтобы спокойно подумать.
W как в Worm
Червивое яблоко
План родился в метро. Он держался за верхнюю перекладину, которая, как всегда, была жирной и скользкой: желтый пластик в следах потных рук пассажиров. В вагоне было душно и жарко, его руки тоже вспотели. Его немного подташнивало из-за плотного запаха людского пота. Хотелось скорее на улицу. И еще — вымыть руки. Ему было противно держаться за грязный поручень. Но поезд дергался, и приходилось держаться. Страх упасть, потерять лицо был сильнее брезгливости. Другие пассажиры — счастливчики, которым удалось сесть, которым вообще удавалось многое, и жизнь у них была интересней и лучше, — легонько покачивались взад-вперед, словно сонные пациенты психушки. «Еще день — еще доллар», — подумал он, и его аж передернуло. Подсознание само выдавало эти избитые фразы, банальности, которые он постеснялся бы произносить вслух, слова, заставлявшие его морщиться всякий раз, когда он что-то такое слышал или даже когда они просто всплывали в мыслях. Так мог бы сказать его папа. Папа вообще любил всякую пафосную поебень, второсортные «перлы житейской мудрости» из второсортных же фильмов.
Для него любой фильм — второсортный. Он вообще не любит кино. Его бесят эти далекие от реальности сказки для взрослых с их дурацкой посылкой, что у всего есть причина и что все обязательно закончится хорошо. Полный идиотизм. Папенька, кстати, им тоже страдает. Может, как раз п набрался из фильмов. Отец живет в своем мире, который ему самому никогда не понять. Взять те же фильмы. Чем занимается папа по вечерам? Зависает перед телевизором. Почти каждый день, кроме своих драгоценных вторников. Вся гостиная в отцовском доме заставлена видеокассетами. Кассетами! Даже не DVD. Если ты так уж любишь кино, купи хотя бы нормальное оборудование, чтобы смотреть свои фильмы в хорошем качестве. Так нет же. «В оцифровке теряется дух оригинала». Это папа такое выдал. Для него эти кассеты — как грампластинки для придурочных меломанов, повернутых на виниле. Когда он жил в Лондоне, они постоянно паслись в магазинчике через улицу. На самом деле это был даже не магазин, а просто полуподвал, заставленный картонными коробками с этим самым винилом. «Настоящие записи», — было написано на облезлой табличке над дверью. Вот оно, дно свободного рынка: и этот занюханный магазинчик грамзаписей, и вообще все торговые точки, где продается подобная хрень. Любой старый хрен может выставить на продажу любой старый хлам. И еще есть идиоты, которые все это покупают. Вымирающие экземпляры. Сам он этого не понимает и никогда не поймет.
В тот день, в переполненном, душном вагоне лондонского метро рядом с ним стоял парень, который наваливался на него всякий раз, когда дергался поезд. Парень был в сером плаще, с густыми темными волосами, постриженными по последней моде, и с челюстью супергероя. Он был выше как минимум на шесть дюймов. А вот тушка была дрябловатая; парень явно не прилагал никаких усилий, чтобы укрепить мышцы. Такого он измордовал бы на раз, несмотря на его преимущество в росте. Эх, если бы все было так просто. Плащ на парне был стильный. У Алекса с работы был точно такой же. Похоже, что серый — самый модный цвет в этом сезоне. И он вдруг понял, что ненавидит его, этого модного парня. Точно так же, как он ненавидит Алекса. Ненавидит за то, что этот придурок постоянно наваливается на него и даже не думает извиняться; за то, что ему не хватило ума отодвинуться после первого раза. Ненавидит за этот его модненький серый плащ, потому что буквально на днях сам купил себе рыжевато-коричневый. Но больше всего ненавидит за то, что тот совершенно спокойно стоит, весь такой из себя уверенный и спокойный, и читает свой «Guardian», и даже не держится за поручень. В качестве маленькой мести он решил заглянуть в газету. Не потому что его вдруг пробило почитать прессу, а потому что он знал по себе: это так раздражает, когда кто-то в транспорте начинает втыкаться в газету или журнал у тебя в руках. В общем, он заглянул в газету, и на глаза сразу попалась статья про убийцу, которого выпустили на свободу. Про человека, который зверски убил ребенка, когда сам был ребенком. Как он обрадовался в свое время, когда одного из малолетних убийц нашли повешенным в тюрьме. Предположительно, самоубийство. Только радость была недолгой. Оказалось, что это был тот, второй. Не тот, с которым носился его отец. Прямо как с родным. Разве что усыновить не пытался.