Мальчик, идущий за дикой уткой

Я рассказываю, как связал руки-ноги дедушке перед тем, как сознаться в страшном преступлении. Ему история понравилась. Чулпан Хаматова смеется. Мы все довольны. Я послал факсом диалоги… В таджикской гостинице у немецкого продюсера была эта техноновинка – факс. Бахтияр снял эту сцену, где Чулпан говорит отцу, который белит стены дома: “Можно я свяжу тебе руки?” – и потом сознается, что забеременела.

Бахтияр срежиссировал и смонтировал эту сцену так, что в зале всегда хохот. Замечательный образец трагикомедии. Сейчас, увы, куда-то из фильмов испарилась эта трагикомичность. Сейчас только ржач и зубоскальство. Великие трагикомедии творили большие мастера – Чарли Чаплин, Бастер Китон, Жак Тати, Федерико Феллини, Витторио Де Сика. Перестал делать трагикомедии Георгий Данелия. Вспомните “Осенний марафон”, “Мимино”, “Не горюй!”, “Афоня”. В Америке блистают братья Коэн (не всегда), Вуди Аллен. Ушел из жизни Балабанов, который умел в черных сюжетах тонко, иронично смеяться. И вот Бахтияр Худойназаров сказал своей маме в берлинском госпитале: “Мама, все”…

У него был свой стиль. Свое чувство комического. Он рос от фильма к фильму и, казалось, подбирался к чему-то главному. Любимец многих фестивалей (есть определенная каста режиссеров, фильмы которых желают иметь в своих программах директора кинофестивалей: КимКи-Дук, Паоло Соррентино, Ульрих Зайдель, Эмир Кустурица). Бахтияр входил в этот шорт-список, хоть его имя не было столь знаменито, как имена, названные выше. Знаю, что директор Берлинского фестиваля Дитмар Козлик боролся за бахтияровский фильм “В ожидании моря”, но он достался Марко Мюллеру директору Венецианского фестиваля, который открыл этим фильмом свое новое детище – Римский кинофестиваль. Во всей этой суматохе, суете, битве амбиций Бахтияр был всегда спокоен – оголенными нервами он творил, а после, как фильм был сделан, он словно впадал в зимнюю спячку и вновь становился похож на фенимор-куперовского индейского вождя, а может, и на фараона Хеопса, чей портрет никто из нас не видел.

Хочу рассказать, как мы монтировали “Лунного папу”. Австрийцы вложили в производство фильма небольшие деньги, поэтому монтировать Бахтияр обязан был в венской монтажной. Он работал там пару недель, позвал меня. Всю жизнь я мечтал увидеть Вену – детское потрясение от фильма “Большой вальс”, золотой бюст Иоганна Штрауса в парке, дом, где жил и творил Вольфганг Амадей Моцарт, венские кафе, сладости, венская опера. Все это – моя мечта о Вене. Я приземляюсь в венском аэропорту. Меня встречает машина и по окружной дороге везет на окраину австрийской столицы, где большой комплекс постпродакшн с монтажной. Живу я этажом ниже монтажной, там что-то вроде гостиницы. С первого дня приезда монтируем. В воскресенье монтируем. Едим в небольшой закусочной при монтажной: сосиски венские, пюре, пиво. Так три недели. Вижу, что Бахтияру неловко. Но австрийские продюсеры считают каждый человеко-час. Фильм с каждый днем обретает силу. Но мы выдыхаемся. В монтажной одно окно и одна для нас радость. Напротив монтажной метрах в семи распахнуты окна венской бани. По четным – женские дни, по нечетным – мужские. По четным сперва робко, потом смелее и смелее мы смотрим на обнаженных венок. Это чрезвычайно увлекательно, не мешает работе. Бахтияр обнаружил в соседней комнате телескоп. На нем надпись: “Лунный”. Мы перетащили его в монтажную, направили на окна бани и в упор рассматриваем девушек и пышных матрон. Мы смонтировали фильм, несмотря на великие визуальные соблазны. Меня посадили в машину (Бахтияр остался на другие постпродакшн-работы), я молил дирекцию: проедем через центр, посмотрим хотя бы золотого Штрауса. Мне обещали, но, как всегда, долго готовили материалы, которые я кому-то должен был в Москве передать. И вновь мчимся по окружной, опаздываем на рейс…

На фестивалях, в европейском прокате фильм “Лунный папа” имел большой успех (был выдвинут на “Оскара”). В России в те годы (конец девяностых) существовали прокатные проблемы. О фильме писали, но видеть его почти не видели. После “Лунного папы” мы с Бахтияром постоянно строили совместные планы. Я написал для него “Восточно-западный диван”. Он оказался дорогим проектом. Мы замечательно дружили. Приезжая в Берлин, мы пили по всяким смешным поводам, то день рождения Карла Маркса, то к нему на квартиру ночью нагрянул муж его возлюбленной, не обнаружив неверную, по странной немецкой логике пошел за ящиком пива. Бахтияр звонит мне “приходи”, и мы до утра с рогоносцем пели что-то вроде “Интернационала”.