Мальчик, идущий за дикой уткой

Я ходил по квартире, нюхал воздух, но не обнаруживал этих запахов. Как пахнет керосин, я, правда, не знал.

Следом за первой волной набежала вторая. Неожиданно приехали еще трое кавказцев: Зипо Базиашвили, подслеповатая Генриетта, родная тетка Авессалома, и дальняя родственница – Флора, в которую я влюбился с первого взгляда.

Как-то я вошел в ванну, двери которой были открыты, и опешил, увидев чудо, принадлежавшее кисти Энгра. Помните его купальщиц в турецких банях? Флора под душем была одной из этих купальщиц. Она дружелюбно улыбнулась мне. Я упал в обморок, ударившись головой об унитаз.

Последним родственником из далекой Грузии был Иосиф.

Иосиф Базиашвили был борцом-профессионалом. Сто сорок килограммов мышц, слегка покрытых жирком, римский профиль и размах плеч вызывали восхищение. Сердце Флоры, моей тайной возлюбленной, было отдано этому гиганту.

С появлением Иосифа я стал испытывать дефицит пространства и, что скрывать, дико ревновал.

Раньше Флора иногда вставала в шесть утра, когда перед школой я в одиночестве завтракал на кухне. Она садилась напротив меня, наливала себе кофе. Петли на ее халате натягивались, открывая неожиданные фрагменты упругого женского тела. Теперь это прекратилось.

Во время обедов, которые собирали всех жителей “красной коммуны” (шутка мамы) за один стол, Флора не сводила глаз с борца. Тот рассказывал несмешные анекдоты, однажды выпил в один прием бутылку водки и сделал Флоре предложение. Она тут же дала согласие.

В нашем доме все заговорили о свадьбе. Не знаю, видел ли кто, как я мучительно переживал эту новость. Кажется, только Флора понимала мое состояние.

Как-то мы поехали купаться на Лонг-Айленд. Карузо уже работал где-то шофером и по субботам брал микроавтобус из своего офиса. Эта суббота была пасмурной. Стоял туман. Но океан был теплым. Перед возвращением, собравшись выжать плавки, я пошел в кусты и вторично наткнулся на голую Флору. Она занималась тем же, чем и я, – выжимала купальник. Удивительно, но она разрешила мне потрогать свою грудь. Но не более. Я был девственником и не знал, что надо делать с голой богиней в кустах…

Девочка Ван Гог заманила меня в свою квартиру. Я встретил ее у подъезда, мы разговорились, поднялись к ней на пятый этаж. Я сказал, что буду писателем. Она меня высмеяла. Я оскорбился и ушел, хотя Ван Гог стояла у кровати в одном лифчике…

Свадьбу сыграли шумно. Чем-то она походила на свадьбы из старых черно-белых фильмов. Невеста была в белой фате, подаренной моей мамой. Жених почему-то побрился наголо и стал похож на Бенито Муссолини.

“Коммунары” веселились, пели, танцевали свои кавказские танцы. Хромой Соломон взлетал в воздух, в совершенно невероятных прыжках демонстрируя огненную лезгинку. Прекрасная Флора кружилась среди мрачной готической мебели. “Коммунары”, живя третий месяц в чужой стране без языка, без денег, в напряжении и боязни, сейчас сбросили с себя все комплексы, бурно, по-детски радовались и веселились. Чувство родства, чувство племени объединило далеких кавказских родственников. Как красиво они пели! У полуслепой Генриетты оказался голос Марии Каллас.

“Где спать молодым?” Этот вопрос дискутировался задолго до свадьбы. Семь родственников, мама и я с трудом размещались в обычные дни на кроватях, раскладушках, на огромном кожаном диване. Этот диван и был втащен в маленькую комнату. На нем должна была состояться первая брачная ночь моей тайной возлюбленной Флоры.

Невеста нервничала. Жених скрежетал зубами. Видно было, как ему не терпится уединиться с белым лебедем на шелковых, времен Франклина Рузвельта, простынях. Зачем мама постелила семейное постельное белье с вензелями?

Выселенные из комнаты Карузо и Суламифь легли в коридоре. Через них ходили те, кто спьяну не мог угомониться. Наконец с песнями, с осыпанием горохом и ячменем проводили спать жениха и невесту. Опустел длинный стол. Наступила тишина. Я старался уловить звуки из комнаты молодоженов. Но звуков не было.

Я вышел на балкон. Нью-Йорк спал под желтой луной. Молчали улицы, молчали рельсы сабвея, молчали рекламы, молчала витрина арабской закусочной. За ней два араба играли в нарды. Что делают Иосиф и Флора? Мне хотелось заглянуть в стеклянную дверь, но я не решался. Появилась хромающая тень Соломона, но он не заметил меня и припал к стеклу…

Утром до появления молодоженов за общим столом в глазах всех присутствующих прочитывался нескрываемый интерес. “Случилось. Но почему так бесшумно?” О том, что Флора была девственницей, было известно со слов Суламифи. От нее же все узнали, что борец-профессионал не смог освободить Флору от этого бремени. Не получилось у него. Впервые Иосиф выглядел таким тусклым, погасшим. Он жаловался на тяжелое похмелье, погнал меня в аптеку принести “Алка-зельтцер”.

Вторая ночь была похожа на первую. На этот раз не спала вся коммуна. Уши всех превратились в антенны. Полуслепая Генриетта, слух у которой был как у собаки, шептала Зипо: “Он говорит: «Девочка, у тебя там всё забетонировано»”.