Анзор продолжал спать. Ему было хорошо. Его не будил в семь утра стальной голос киллера, от него не требовали ежедневную норму в пять страниц нового текста. Никто его не заставлял переписывать диалоги, если они вызывали зевоту у работодателя. Анзор был абсолютным “лаки-мэном”. Я долго прятал его от киллера. Узнав о нем, тот узнал бы и об Олесе, а я, что скрывать, стал делать робкие попытки завладеть вниманием прекрасной украинки. Деньги киллера я тратил на ланчи с Олесей. Мы посещали рыбные рестораны Санта-Моники, китайские в Чайна-тауне, но больше всего она любила французский “Мустаж”. Ела она чрезвычайно алчно. Я заметил, что ее появление в ресторанах вызывало дикую панику у дремлющих в аквариумах живых океанских крабов, лангустов и лобстеров. Я боялся случайной встречи с киллером на ланчах с Олесей, так как сценарий у меня не клеился: я смутно представлял, что должно происходить с американским боксером Оливером Тайчером в пустыне Карабогаз. О басмачах я знал по фильмам моего друга Али Хамраева, и то чисто декоративно, что они носят чалму, небриты, носятся на лошадях, стреляют в небо из маузеров. Иногда закапывают врагов живыми в песок.
Но я писал, писал, писал.
Олеся, насытившись дарами флоры и фауны Тихого океана, шла со мной до дверей Анзора и ускользала от меня, как краб в расщелину подводной скалы.
В октябре на экраны Лос-Анджелеса вышел фильм Вуди Аллена “Пули над Бродвеем”. Я был поражен сходством ситуации в фильме и в моей сегодняшней жизни. Я даже воспользовался старым приемом: не выходя из кинотеатра, вторично посмотрел фильм. У Аллена бандит Чичо сочиняет вместе с драматургом-неудачником театральную пьесу. Точь-в-точь как мой друг киллер, имени которого я по понятным причинам не называю. Кстати, “мой киллер” оказался при близком рассмотрении человеком с хорошим чувством юмора. На океане, у турника он сыпал анекдотами. “Зять на похоронах тещи опустил голову в ее гроб, надолго застыл в скорбной позе. Наконец его оттащили от гроба. Друзья спрашивают: «Ты так любишь тещу?» – «Да нет, после вчерашней выпивки голова раскалывается, я к холодному прижал лоб… Легче стало»”. Юмор киллера.
Он всё же узнал о спящем Анзоре. Удивился, что в центре Лос-Анджелеса без внимания американского медицинского мира лежит человек и спит. “Летаргический сон – это всегда сенсация. Пограничная зона между жизнью и смертью. Почему его бросили?” Он энергично взялся за сотворение сенсации. Но ему сообщили, что в Лос-Анджелесе сегодня спят и не просыпаются двадцать семь мужчин и четыре женщины.
Мы сидели на веранде кафе в Марина-дел-Рей – я, киллер и Олеся. Было видно, как тщательно одевался киллер для встречи с рыжей богиней. Атлетически сложенный, загорелый, он шутил, постоянно показывал белые зубы, я сидел с ним рядом и тайно ревновал. Вдруг меж бровей киллера появилась небольшая кровавая метка. Я помню его фразу до этой метки. “Что говорит одна стенка другой стенке?” Киллер сделал паузу, посмотрел на Олесю. Он только что прочел повесть Сэлинджера “Над пропастью во ржи”, которую я ему дал. “Встретимся на углу…” – сказал он, и тут появилась эта бесшумная кровавая дыра. Киллера убили седьмого октября девяносто четвертого года. Бред какой-то! Я посетил его квартиру. В ней незримо кружилась черная энергия. Ефим Клюквин, теперь вот Усман Рахимов. Так и быть, проговорюсь. Тем более что история его убийства описана в газете “Лос-Анджелес таймс”.
С уходом в мир иной моего заказчика я перестал писать сценарий. На звонки “Парамаунта” отвечаю, что мистер Клюквин сжег рукопись на манер Николая Васильевича Гоголя. В “Парамаунте” не знают, кто такой Гоголь, но это абсолютно неважно для моей истории. Важно, что исчез Ефим Клюквин. Но вернулся Ираклий Квирикадзе.
В три часа ночи позвонил отец Анзора. Он сказал, что всё еще скрывается от этих негодяев, “ну ты знаешь, кого я имею в виду, они отобрали у меня шесть лимонов, я без копейки денег, я бы продал дом в Вествуде, но эти негодяи заставили переписать на них все мои бумаги”. Я не понял, то есть понял, что произошло что-то ужасное с отцом Анзора и он уже не является хозяином роскошного вествудского особняка. “Прошу тебя, привези мальчика в Анару. Тут плохо, но лучше пусть он будет в Анаре. Здесь он проснется… Ираклий, я расплачусь с тобой, только привези Анзора… Прости, долго не могу говорить…”