Мальчик, идущий за дикой уткой

Тося знала немного немецкий. Она вступала в диалог с немцем.

Что-то надо было сварить в моторе. Отто обещал на другой день приехать со сварочным аппаратом.

Четыре дня тянулся ремонт. И что-то случилось за эти дни. Летчицы пригласили Отто в сарай пить чай, потом они пели под аккордеон. Потом пел Отто…

Я наблюдал, сидя в кустах крапивы, за поющим сараем.

Неделю спустя Тося, вновь увидев меня, предложила лететь купаться.

Самолет приземлился недалеко от лагеря военнопленных.

На камнях сидел Отто, ждал нас. Мы втроем полетели к озеру.

Мы втроем купались: Тося, фашист и я!

Я сходил с ума от ревности. Тося радостно смеялась на слова, мне непонятные, которые говорил ей Отто…

Я сходил с ума от этих непонятных слов…

Полеты стали повторяться.

Каждый раз я хотел, но ни разу не нашел в себе сил сказать Тосе “нет”.

Однажды немец поцеловал Тосю.

Я бежал с речного берега, я бежал по виноградникам, я плакал.

Я был дитя той эпохи. Я пошел в сельсовет, чтобы сказать: “Русская летчица тайно встречается с немцем Отто. Она однажды посадила за руль самолета фашиста”.

Я два часа проторчал в коридоре перед дверьми председателя колхоза, но не решился войти. Ушел.

Но я не был такой уж хороший, как вы думаете. И не я один ревновал и мучился, глядя на голубоглазого немецкого атлета.

…Мы гоняли мяч на футбольном поле.

В небе показался У-2. Он сел прямо на поле. Пропеллер заглох у самых футбольных ворот.

Тося молча смотрела на меня.

Я подошел.

– Полетишь со мной.

Я быстро вскочил на крыло, самолет покатился, оставив в недоумении моих друзей-футболистов.

Тося повернулась ко мне, и я увидел под круглыми кожаными очками ее глаза. В них был гнев.

Она прокричала:

– Будем бомбить!

От удивления я открыл рот. “Что бомбить?” – хотел я спросить, но не осмелился.

– Слушай мою инструкцию… Когда подлетим к месту, где надо сбросить эти мешки… – Она указала на два тяжеленных мешка с минеральными удобрениями. Они висели за бортом самолета с обеих сторон кабины. Это, видимо, и были бомбы, которые мы должны были сбросить на неизвестную цель. – Вот тебе нож! – Она протянула мне остро отточенный нож. – По моей команде ты срезаешь веревку с одного мешка, потом мы разворачиваемся, и ты режешь вторую веревку… Понял?! – Она посмотрела на меня строгим взглядом.

Мы стали снижаться.

Я увидел поле, на котором зрели арбузы.

– Вот наша цель! – прокричала Тося.

Она указала на навес, покрытый соломой. Ничем не примечательный навес посреди поля.

– Приготовиться! – крикнула летчица.

Я прижал острие ножа к веревке.

Через мгновение – резкий окрик: “Режь!”

Я полоснул ножом по веревке. Мы с Тосей высунулись из кабины и увидели, как мешок врезался в самую середину навеса. Разворотив солому, деревянные балки, он взорвался, подняв облако белой минеральной пыли.

Я увидел фигуру мужчины с белым лицом, белыми волосами. Мужчина, как мне показалось, был голый. Минеральная пыль густо облепила всё его тело. Это был Отто. Он бежал среди арбузов.

Одновременно с ним из-под навеса выскочила женщина. Голая. Она с ужасом посмотрела на самолет. Я узнал Шуру. Вторую летчицу.

Глаза Тоси улыбнулись в круглых очках. Она показала мне кулак с поднятым большим пальцем.

Самолет развернулся. Мы вновь приближались к цели.

Мужчина и женщина, голые, бежали, подняв головы на приближавшийся самолет.

– Режь! – крикнула Тося.

– Нет! – закричал я.

– Режь!

– Нет!

Тося ударила меня кулаком, вырвала из руки нож и полоснула им по веревке – я увидел, как мешок несется на Отто и Шуру.

Снова белый взрыв…

Когда он рассеялся, Отто лежал среди белых арбузов, Шура, хромая, бежала к дереву, надеясь на спасение под ветвями.

Директор маффетской птицефермы Таро Пааташвили замолчал, потом улыбнулся. Его улыбка говорила мне, что немецкий военнопленный Отто Миллер получил увечье, но остался жить. Я собрался спросить об этом, но Таро, как бы опередив мой вопрос, сказал: “Мы убили его”.

Фотография 16. 1950 год

Самого Арсена на фотографии нет, он за кадром дерется с кем-то из маффетцев. Фотография напомнила мне давнюю историю, приведшую к войне в Маффете. Но в начале, памятуя о Форхесе, постоянно ищущего корни, немного истории.

В 1725 году воинственный хозяин менгрельских земель Парнаоз Чачава заказал в Дамаске сорок семь стальных поясов верности. Думаю, вы знаете, что это? Для незнающих поясню: пояс верности надевается на голое тело женщины в области бедер и закрывает доступ к двум “вратам ада”, или “оазисам наслаждения”, или, как высказывался сам Парнаоз Чачава, “блядским дыркам”. Парнаоз часто вел затяжные войны, часто уезжал из своей столицы Анары, надолго оставляя многочисленных жен и любовниц. Для них-то он и заказал в Дамаске, известном на Ближнем Востоке лучшими мастерами по ковке стали, сорок семь стальных поясов верности.