Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд

Идея написать историю моей жизни возникла у доктора Лимор Регев, подруги моей дочери Анат. Цель ее инициативы – детализация исторических записей на благо будущих поколений.

С годами моя готовность говорить стала внутренней потребностью наряду с сильным желанием рассказать свою историю как можно более широкой подростковой аудитории с тем, чтобы они поняли, что я тоже, как и они, когда-то был ребенком. А потом этого ребенка не стало…

Я был мальчишкой, подростком, когда моя жизнь перевернулась с ног на голову.

Сейчас, оглядываясь в далекое прошлое, даже мне трудно понять, через что я прошел во время холокоста, но факт в том, что я здесь.

Я восстал из пепла, как и все выжившие в лагерях. Мы создали семьи и выбрали жизнь.

Ключ к пониманию нашей способности выжить и подняться заключается в нашем вкладе в создание государства и дома для еврейского народа.

Механизм эмоционального подавления, выработанный в тот момент, когда я попрощался с матерью и Арнольдом в Биркенау, действовал и в последующей жизни, уже после войны. Долгое время я считал, что двигаться дальше и жить счастливой жизнью невозможно, не задвинув прошлое в самую глубину сердца.

Не приходится сомневаться, что, несмотря на мои усилия построить жизнь заново, в Израиль я приехал с тяжелой эмоциональной травмой. В плане физического здоровья я полностью реабилитировался, но душевные травмы продолжали кровоточить. Переезд в Израиль принес мне моральное успокоение, но настоящей эмоциональной реабилитацией стала для меня служба в Армии обороны Израиля. Призыв в мою армию, в армию моей страны исцелил мою душу. До этого мне приходилось повторять себе, что бояться больше нечего. Взяв в руки оружие, я испытал огромное облегчение. Это моя страна, и отныне уже никто не сможет меня изгнать. В этой стране у нас есть армия, и ее цель – защитить меня. Это еврейская страна, и, как говорят дети, если мне кто-то угрожает – я ведь могу и ответить.

Много раз за время военной службы – а я отвечал за распределение оружия – мне на ум приходил образ немецкого солдата, направившего на меня автомат. Если бы только у нас было тогда оружие, они не смогли бы уничтожить треть еврейского народа.

Даже сегодня, через 75 лет после окончания Второй мировой войны, еврейский народ не достиг довоенной численности.

Правительство Германии считало, что большинство народов Европы, за некоторым исключением, окажут помощь в уничтожении евреев. В своем первом свидетельстве в рамках проекта, созданного американским режиссером Стивеном Спилбергом, я сказал: «Я указую перстом обвиняющим на все те народы мира, которые не сделали ничего для спасения евреев. Некоторые даже молчаливо одобряли исполнителей окончательного решения Гитлера по искоренению иудаизма. Я с гордостью могу сказать, что народ Чехии был одним из тех немногих народов, которые делали все возможное, чтобы помочь евреям».

В Праге, рядом с синагогой Голем, есть здание с большой вывеской на английском и иврите, в которой выражается благодарность чешскому народу за его помощь в спасении евреев.

Я знаю, что способность отпустить прошлое и тех, кого мы потеряли, и обрести счастье в жизни – это не то, что дается естественным образом и приходит само собой.

Многие пережившие холокост так и не смогли оправиться от огромной понесенной потери. Эти люди страдали от внезапных, неконтролируемых вспышек гнева и жили в тяжелой тени прошлого, довлевшего над ними, продолжавшего преследовать их.

Один из моментов, когда я понял, что прошлое всегда будет частью меня, случился во время нашей с Евой поездки в Австрию. Мы остановились в местной гостинице, предлагающей «постель и завтрак», и когда уезжали, я попросил номер телефона, чтобы позвонить, если мы однажды приедем еще раз. Владелец отеля зачитал номер, вытатуированный у меня на руке, когда я был узником Бухенвальда…

Хотя мой рассудок восстановился, одна рана остается открытой: принудительное, быстрое и жестокое расставание с детством и невинностью. Вырвав из теплых материнских объятий на железнодорожной платформе в Биркенау, меня бесцеремонно втолкнули в измененную, взрослую реальность. В новых условиях было почти невозможно сохранить веру, которой я придерживался в детстве – в Бога, в мир и в человечество. В долгие послевоенные годы мне приходилось призывать на помощь все душевные ресурсы, чтобы справиться с глубоким, острым ощущением потери, украденного детства.

Каждый раз, когда Орна или Анат подбегали ко мне и обнимали, я вспоминал, что когда-то, до войны, был таким же ребенком, самым надежным убежищем для которого были крепкие родительские объятия.

Я представляю, как больно было моей матери осознать, что ее четырнадцатилетний сын уже не ребенок. Если бы время можно было повернуть вспять, я бы показал ей, как тяжело мне было без нее. Я бы постарался сделать так, чтобы она поняла, что глубоко в душе я, несмотря ни на что, остался тем же ребенком, которого отобрали у нее на платформе в Биркенау.