Мальчик из Брюгге

Подтверждая слово делом, Родригес отвязал кошелек, висевший у него на поясе, и протянул его Идельсбаду.

— Спасибо и на этом. Мы увидимся после возвращения из Гента.

Молодой человек, помявшись, застенчиво спросил:

— Прошу извинить мою поспешность, дон Франсиску, но вы нашли карту?

— Еще нет. Но есть надежда. Если все пройдет хорошо, вечером она будет у нас.

— А испанцы?

— Они, должно быть, уже на дороге в ад.

— Слава Богу!

Тень подозрительности легла на лицо Идельсбада.

— С чего это ты вдруг так забеспокоился? Есть проблемы?

— Этим утром, когда я выходил из дома, мне показалось, что за мной следят. Может, просто почудилось?

Гигант успокоил его:

— Конечно, почудилось. Им не известно о твоем существовании.

— Вдруг они выследили вас, когда вы приходили сюда два дня назад?

— Сомневаюсь. К тому же я всучил им то, что они искали. Карту. Подделанную, разумеется. В этом они убедятся уже в море, но будет слишком поздно. — Не желая тратить время, он закончил беседу: — Ну, хватит, не изводи себя. Увидимся завтра.

И сделал знак Яну следовать за ним.

* * *

Поездка проходила под изумительным солнцем. Лето, похоже, окончательно восторжествовало над туманами и холодными ветрами. Но Ян не замечал лета, он просто заново переживал путешествие, проделанное несколькими неделями раньше вместе с Ван Эйком. Небо тогда было хмурым, облака плыли, касаясь каналов. И Ван Эйк был еще жив. Сколько же времени нужно, чтобы позабыть тоску и горе? Развеются ли они однажды, подобно чарам, или останутся в сердце на всю жизнь, безболезненные, но тем не менее присутствующие? Отныне на образ мэтра наложился образ Мод. Подумать только, Яну и в голову не приходило, что она его любила!

« — Человек судящий, находясь в неведении, заблуждается.

— Знай, что бросить ребенка — иногда есть проявление самой прекрасной любви».

Слова Ван Эйка обрели сегодня свой истинный смысл. Ян никогда их не забудет.

До церкви Сен-Жан они добрались во второй половине дня. Перед папертью мальчик испытал новое потрясение: там был мэтр со своей сумкой через плечо, он поднимался по ступеням к порталу. Его можно было видеть, коснуться. И совсем как его отец несколькими неделями раньше, он пошатнулся.

— С тобой все в порядке? — встревожился Идельсбад. — Ты уверен, что хочешь идти дальше?

— Да.

Они медленно подошли к престолу, к запрестольным украшениям.

— Что ты предлагаешь?

Мальчик, казалось, весь ушел в свои мысли.

— Может быть, я ошибся…

— Нет, Ян. Я так не считаю. Но я знаю, что ты переживаешь. Держись. Думай.

— Запрестольное… Лики. Наверное, именно там находится ответ…

Мальчик приблизился к панно, осмотрел их одно за другим, и в ушах вновь зазвучали слова Ван Эйка…

«— Подойди. Я открою тебе один из секретов этого запрестольного украшения. Внимательно посмотри на эту створку. Видишь двух всадников?

— Эти раздутые ноздри, эти выдающиеся вперед надбровные дуги… Да это же вы! Правда, немного потолще, нежели на автопортрете, который вы написали несколько месяцев назад. Но это вы! А тот, мужчина постарше, он кто?

— Мой брат Хуберт. Он был на двадцать лет старше меня».

Ян медленно обошел алтарь, чтобы очутиться позади панно с изображением Хуберта. Кто-нибудь другой не заметил бы там ничего необычного. Но Ян сразу, как и на венецианской миниатюре, увидел металлическую пластинку, которой здесь не место, с одной лишней деталью: между ней и панно была просунута тонюсенькая ореховая дощечка.

— Кажется, это здесь, — сказал он подошедшему Идельсбаду.

С помощью гиганта мальчику удалось вытащить дощечку. За ней находился стоящий вертикально часослов. Освободившись от опоры, он полетел вниз, и Идельсбад едва успел подхватить его, прежде чем тот упал на пол.

— Поздравляю, мой мальчик. Ты оказался прав.

Он осторожно приоткрыл книгу.

Ван Эйк не преувеличивал, говоря, что это шедевр. Таковым он и был, и сомневаться нечего. Книга была оформлена в лучших традициях псалтырей; за перечислением религиозных праздников и дней рождения святых шли две молитвы к Святой Деве — «Obsecro te» [20] и «О intemerata» [21], далее следовали молитвы, освящающие определенное время суток: до утрени, утреня, первый час, третий час, шестой час и девятый, вечерня, повечерия. Страницы были украшены прекрасными миниатюрами с изображениями евангельских апостолов и сцен из жизни Христа.

Морскую карту Идельсбад обнаружил между двумя страницами псалмов. К ней было приложено и письмо. Он вынул его из книги, протянул Яну:

— Думаю, это тебе…

Немного поколебавшись, мальчик неуверенно взял письмо.

«Мой горячо любимый Ян!

Я знаю, что время бежит и дни мои сосчитаны. Не знаю, увижу ли я еще одно лето, долго ли ты еще будешь видеть меня перед мольбертом.

Но если это письмо у тебя в руках, значит, меня больше нет, а тебе грозит опасность.