Мальчик из Брюгге

— На английский? Но разве они уже не написаны на этом языке?

— Не совсем, — поправил Какстон. — В Англии столько диалектов, сколько графств; различаются они чрезвычайно; скажем, житель Суссекса ни за что не поймет крестьянина из Кента. Я хочу взять в качестве общего образца язык Лондона, на котором говорят при дворе, и постепенно распространить его по всему острову.

— Благодарное устремление…

— Как бы то ни было, — продолжил Лоренс, — завтра или через десять лет — я в этом уверен — на одного из нас сойдет благодать Божья. Посмотрите, как развиваются методы изготовления бумаги и как внедрение этого материала повлияло на развитие литературы…

Петрус прервал его:

— Ты и впрямь полагаешь, что она заменит велень? В конце концов, в коже столько хороших качеств: она относительно прочна, плохо горит, не размокает. Пергамент гладок, даже если вся кожа животного отличается шершавостью. Кроме того, велень не впитывает чернила.

— Частично ты прав. Велень всегда выручает, но ты забываешь главное: цена. Для книги объемом около ста пятидесяти страниц требуется дюжина шкур. А на двести экземпляров такой книги нужно израсходовать уже две с половиной тысячи шкур. На одну только «Vitae patrum» потребовалось больше тысячи! По-иному будет при книгопечатании. Чем больше тираж, тем он дешевле. — Он положил оловянную букву в футляр и продолжил: — Друг мой, у человечества нет другого выбора, как только при ступить к «ars artificialiter scribendi». К этому его побуждают тысячи причин. Назову лишь две: оплата копиистов растет, увеличивается и количество студентов, будь то в Болонье, Париже, Кембридже, Саламанке, Падуе или Праге. Молодые умы жаждут книг, им их требуется все больше и больше. Чтобы удовлетворить их, человеческий гений вынужден будет вводить новшества, проявлять чудеса изобретательности. Что может быть сильнее воображения? Именно оно совершает революции, делает плодотворной любовь, именно оно в одно прекрасное утро откроет двери, считавшиеся замурованными.

— А когда эти двери откроются?

— Тогда знания разойдутся по всему миру. Они никого не обойдут. Обогатится ум даже у самых обездоленных. Родится новый мир, мир блистательный!

На лице Петруса мелькнуло скептическое выражение.

— Вы действительно считаете, что заурядный обыватель будет способен понять прочитанное? Вы хорошо по думали над невыборочным распространением знаний? Революция, к которой вы устремлены, может послужить и плохим делам. Сама Церковь окажется в опасности, а через нее и основы нашей цивилизации.

— Мой дорогой Петрус, в любой перемене существует риск. Не заблуждение ли воображать, что нынешние открытия на море всегда благо? Вступая на неизведанные земли, мы встречаем незнакомый народ. Разве нет реальной опасности внести потрясение в его обычаи, традиции, повседневную жизнь? Разве мы изучили перспективы, на которых зиждилось бы столкновение двух миров? Некоторые видят в этом опасность, другие — обычный раздел. Во всяком случае, что касается области познания, то тут я уверен: благосостояние, свободное и широкое распространение знаний покроют все издержки.

Воцарилось короткое молчание, потом художник задумчиво произнес:

— Вероятно, ты прав. Но нужна осмотрительность. Нельзя позволить новому миру навсегда покончить с нашим, существующим.

ГЛАВА 8

Июль 1441 года

Стоя посреди мастерской, Ян не осмеливался произнести ни слова. Он ждал, когда Ван Эйк решится выйти из своего молчания. Прошло уже два дня после погрома, и за это время возрастала нервозность художника. Он даже внешне изменился: резко обозначились черты его лица, стали жестче. Его все раздражало, и малейшее слово, сказанное некстати, вызывало взрыв. Безо всякой видимой причины Ван Эйк замкнулся в себе, с суровым лицом и отсутствующим взглядом.

— Вернемся к приготовлению тонов, — бросил он на конец. — Я слушаю тебя.

Ян робко заговорил:

— Нужно взять три чашечки. В одну налить, к примеру, красную охру, во вторую — более чистую краску, а в третьей, для полутонов, будет составлена смесь из двух первых. Красной охрой в основном покрывают складки лица, наиболее светлые уголки…

— Ошибка! Все наоборот! Ею покрывают наиболее темные складки.

Мальчик кивнул:

— Вы правы. Наиболее темные. А что до самой светлой краски, то она кладется на светлую сторону. С помощью белой тщательно выделяются бросающиеся в глаза рельефы.

— Более-менее верно. Но не могу сказать, связано ли твое знание с наблюдениями за моей работой или оно почерпнуто из «Книги об искусстве» дражайшего Сеннини. — Тон его голоса стал настойчивее: — Бесполезно заучивать наизусть! Надо понимать. Уподоблять. Искусство искусств лишь формирует память. А теперь поговорим о панно. Никогда не забывай: работать нужно только с благородным деревом. Как тебе известно, я предпочитаю ореховое панно. Оно должно быть проклеено в шесть слоев клеем, сваренным из обрезков пергамента.

Художник поднял тонкое льняное полотно.