Мальчик из Бухенвальда. Невероятная история ребенка, пережившего Холокост

– Я должен найти в жизни собственный путь, последовать по стезе, которой папа хотел для меня и которую я сам для себя хочу, – сказал я Жанне и Жану. Я хотел поехать в другую страну, но сохранить верность своей родине, своему имени, своей религии и ценностям, которые родители прививали мне. То, что предлагают Жан и Жанна, добавил я, это настоящая мечта для любого брошенного мальчишки. Но я не брошенный. Теперь я знаю, кто я.

– Я – Ромек Вайсман. Я родился и рос в Скаржиско-Каменне, в Польше. Меня растили в еврейской общине, где все помогали друг другу, в вере и любви. Меня научили принимать и дарить эту любовь.

Глава двадцать третья

Простите, но я не хочу быть императором.

Это не моя профессия.

Я не хочу кем-то править и кого-то завоевывать.

Я бы хотел помогать всем, кому только можно, – евреям, христианам, черным и белым.

Мы все хотим помогать друг другу, мы так устроены. Хотим жить счастьем других, не их страданиями.

Мы не хотим ненавидеть или презирать друг друга. В этом мире есть место для всех, земля богата и может прокормить каждого.

Чарли Чаплин, из фильма «Великий диктатор»

Я подал документы на эмиграцию в Австралию. Но по какой-то причине Канада привлекала меня больше. Мне нравилось, что там идет снег, а природа похожа на Польшу.

Канада, сказала мадам Минк, открыла квоту для эмиграции примерно на тысячу евреев, пострадавших от холокоста, как это теперь называлось, включая мальчиков вроде меня. Однако в душе у меня были к этой стране вопросы. Во время Второй мировой войны около девятисот евреев сбежали из Европы на корабле Сент-Луис. США и Канада закрыли для судна свои порты, хотя достаточное количество их граждан было готово принять евреев у себя. В конце концов Сент-Луис вернулся в Европу. Некоторые европейские страны приняли часть пассажиров в качестве беженцев, но большинство оказалось в лагерях смерти. Плавание на Сент-Луисе окрестили «путешествием обреченных». В Канаде, как в Польше, имелись квоты на количество евреев, допускавшихся к обучению в университетах. Эмиграция также была ограничена. «Но, возможно, это и будет моим новым испытанием, – сказал я как-то раз профессору, – не просто поехать в страну, где я окажусь в безопасности, а туда, где людям еще надо объяснить, что мы, евреи, им не враги и что любовь сильнее ненависти».

Жан и Жанна приняли мое решение насчет усыновления, хоть и очень расстроились. Жанна стала моей крестной. Мы с ней по-прежнему ходили в кино, на балет и в оперу. Она сделала мне сюрприз и отвела нас с двоюродными братьями на Великого диктатора с Чарли Чаплином. Фильм действительно оказался очень хорошим, как и говорили Лия с Абрамом. Я сразу написал Лие, чтобы рассказать ей и Абраму про фильм и свои впечатления о нем.

Мы с Изабель, Клодом и Мишелем остались близкими друзьями. Я провел несколько недель со всей семьей в их летнем доме в Швейцарии – великолепном загородном шале с видом на Женевское озеро. Мы с Клодом играли в шахматы, а с Изабель и Мишелем – в прятки среди леса. По вечерам мы разжигали на улице костер, жарили каштаны и кукурузу и смотрели, как на опушке пляшут светлячки.

Осенью и зимой 1948 года я проводил много времени с Авророй. Мы сходили с ней на танцы, и не один, а много раз. Однако я сказал ей, что мы можем быть только друзьями. Я чувствовал, что могу ее полюбить, но в то же время ощущал, что эта связь не прочна, и она испытывала то же самое в отношении меня. Она рассказывала, что когда-то ее maman сказала ей: «Каждый, кто входит в твою жизнь, это подарок. Относись к нему так, как будто встретилась с самой собой». – «Еще один человек, говоривший загадками», – рассмеялся я в ответ.

Аврора призналась, что когда увидела меня в поезде, то ощутила, будто мы с ней уже знакомы. Я ответил, что обратил на нее внимание по той же причине. «Может, мы видели друг друга во сне», – улыбнулась она.

Летом 1948 года я сказал мадам Минк и профессору, что готов смириться с тем фактом, что никто из моей семьи не выжил. В пятницу вечером я пригласил в Ле Везине на ужин Жана с Жанной и их детей, а еще Анри, Жака, Розу и Ганну. С помощью поварих Ганна приготовила ужин, похожий на тот, которым мама кормила нас в шаббат. В тот вечер мы вместе помолились за Салека, Марека, Джо и моих родных.

У себя в голове я добавил к общей молитве еще одну, в которой просил Азраэля, ангела смерти, сопроводить мою семью на небеса и помогать им на их пути от земной жизни к жизни вечной, а еще – чтобы они и все погибшие от холокоста остались в людской памяти.

* * *