Мальчик из Гоби

— Да, невеселые у нас дела, — гладя мальчика по голове, говорил Шарав. — И мать что-то последнее время совсем расхворалась. Я сейчас как раз собираюсь к врачу, надо с ним посоветоваться. Так что же мы с тобой будем делать? Знаешь, есть такая пословица: «Лучше сломать кости, чем опозорить себя». Зачем ждать, чтобы тебя исключили, зачем позорить себя? Лучше самому уйти из школы. И дома будет спокойнее, поможешь матери, а про эту самую школу и про все свои огорчения скоро забудешь. Захочешь куда съездить — пожалуйста, всегда для тебя есть конь. Я тебе закажу новое седло и уздечку с серебряным набором. А хочешь, дам тебе своего серого иноходца? Езди, пожалуйста! Правда, лучше самому уйти из школы. А то выгонят тебя — как мы с твоей бедной матерью людям на глаза покажемся? А если вернешься сам, мы всякому скажем: виноват учитель, зачем он несправедливо ругал нашего сына? Мальчик не выдержал и вернулся домой. И правильно поступил. Молодец!.. Ты слушайся меня, сынок, — заключил Шарав и поцеловал Зорига в лоб своими потрескавшимися, шершавыми губами.

Напуганному, растерявшемуся Зоригу стало казаться, что отчим прав. А весть о болезни матери усилила его тревогу. Глазами, полными слез, он смотрел в сторону своего кочевья. Все вокруг было окутано снежной мглой, и Зоригу вдруг почудилось скорбное лицо матери, пристально смотревшее на него сквозь эту мглу.

XI

Когда Зориг вошел в общежитие, Тугэлдэр лежал, уткнувшись лицом в подушку, и плакал.

— Что с тобой? Побили ребята? — участливо спросил Зориг.

— Жанчив избил, — шмыгая носом, ответил Тугэлдэр.

— За что?

— За то, что я сказал учителю…

— О чем?

— О том, что Жанчив все время стреляет из рогатки, — ответил Тугэлдэр и, вытирая слезы, добавил: — Я очень соскучился по дому, а отец все не приезжает.

— А может, нам самим уйти домой? — шепотом предложил Зориг.

— Когда?

— Да хоть сегодня. Я тоже скучаю по маме. Говорят, она заболела.

— Куда же мы пойдем в такую темень! Страшно!

— А кого бояться? Пойдем той же дорогой, которой сюда приехали, — решительно сказал Зориг.

Не привыкший жить вдали от родителей, избалованный их вниманием, Тугэлдэр решил немедленно отправиться в путь. Правда, у него мелькнула мысль отпроситься у учителя. Но он тут же передумал. «Пойдем так», — решил мальчик.

Ночь была темная, на небе мерцали редкие звезды. Дул холодный порывистый ветер. Тугэлдэр сильно замерз. Опустив уши мерлушковой шапки, он догнал Зорига, шедшего впереди.

— Ты не замерз? Я весь продрог. Кажется, опять снег пойдет.

— Мне пока не холодно. Говорят, если идти быстро, то не замерзнешь. Ты шагай побыстрее, — сказал Зориг и, взяв Тугэлдэра за руку, потащил за собой.

Дорогу стало заметать снегом. Сбившись с пути, мальчики с трудом продвигались вперед, то и дело натыкаясь на камни и бугры. Вскоре они вошли в ущелье. Теперь уже не было видно ни одной звездочки — снег летел непрерывно.

— Куда же мы теперь пойдем? — испуганно спросил Тугэлдэр, озираясь по сторонам.

— Пойдем по ущелью.

— Разве мы тут проезжали, когда ехали в школу?

Озадаченный Зориг присел на корточки, внимательно посмотрел вокруг.

— Не знаю.

— Так куда же идти? — снова спросил дрожащий от холода Тугэлдэр.

— Будь что будет, пойдем дальше, — сказал Зориг и двинулся вперед.

Они долго шли по ущелью, спотыкались о камни, проваливались в расщелины.

Снег падал сплошной стеной, ветер усиливался. У мальчиков одеревенели ноги. Прячась от ветра, они уселись у самого подножия скалы, над которой завывала и свистела пурга.

— Мы замерзнем, — сказал Тугэлдэр, стуча зубами от холода.

Зориг взял его закоченевшие руки, подержал их в своих, пытаясь отогреть, потом сказал:

— Пойдем!

— Не могу, — еле слышно отозвался Тугэлдэр. — Лучше вернемся назад, в школу.

— Нет уж, — вздохнул Зориг. — Будь что будет. Надо добраться до дома.

Тугэлдэр ничего не ответил.

Обнявшись, ребята сели на корточки и стали ждать рассвета.

Взъерошенный, с широко раскрытыми глазами, учитель Жигмид вскакивает со стула, стучит кулаком по столу и кричит:

«Выгоним из школы! Выгоним! Понял?»

«Учитель, не выгоняйте меня!» — плачет, стоя перед ним на коленях, Зориг.

«Не выгоняйте его, учитель! Прошу вас! Это мой единственный сын. У него ведь и отца нет…» — умоляет мать Зорига, утирая слезы рукавом рваного дэла, и тоже падает к ногам учителя.

«Мама, встаньте, встаньте!» — хочет крикнуть Зориг и… вздрогнув, просыпается.

Нет ни учителя, ни матери. Нет и Тугэлдэра. Он один.

Зориг вскочил:

— Тугэлдэр! Тугэлдэр!

Крик замер в тишине. Над горизонтом занималась заря.

Зориг побежал ей навстречу.

…— Садись, Долгорсурэн! — Самбу указал учителю на мягкое кресло перед его столом.

Долгорсурэн сел в кресло и задумался: с чего же начать?

Самбу заметил его смущение, но тоже молчал.

Когда-то Долгорсурэн учился с Самбу в одной школе, дружил и был откровенен с ним, но сейчас он чувствовал какую-то скованность. Уж слишком неприятным было дело, по которому он пришел. Но Самбу — директор школы, а он — учитель и обязан дать объяснение, как говорят, по всей форме.

— Товарищ директор! Я пришел сообщить вам об одном чрезвычайном происшествии.