Мальчик из Гоби

Прошло два дня. На третий к Сэнгэ снова зашел старый Соном. По прерывистому дыханию Буяна, по серому, землистому цвету его лица, по тому, с каким трудом он открывал глаза и выдавливал из себя два-три слова, старик сразу понял, что болезнь забирает у мальчика последние силы. Сэнгэ молился перед бурханом. У него было спокойное, умиротворенное выражение лица, как у человека, выполнившего свой долг.

«Бедняга решил, что, отслужив молебен, все сделал для спасения сына», — с огорчением подумал Соном и перевел взгляд на Чимэддолгор, которая возилась у печки. У бедной матери все валилось из рук. Она то и дело кидалась к постели Буяна, поправляла одеяло, переворачивала подушку. Взгляд у нее был жалкий и растерянный. Старик сокрушенно покачал головой. Много повидал он на своем веку страданий и горя. Как же мог он пройти мимо беды в юрте соседа!

Подкрутив по привычке усы, Соном обратился к Сэнгэ:

— Надо что-то делать, дружище. Буян твой совсем плох.

— Ничего, — буркнул Сэнгэ, поглаживая себя по голове. — Милостью бога и благодаря молебну он скоро поправится.

— Не знаю, не знаю, — тихо сказала Чимэддолгор. — Что делать, Соном-гуай, ума не приложу. С каждым днем ему все хуже. Сегодня даже лекарство выпить не мог.

«Сколько лет мы кочуем вместе, — подумал Соном. — Как же не подсказать им?» Он кашлянул, помялся немного и наконец решился:

— Сэнгэ! Покажи мальчика доктору. В хошун приехал очень хороший доктор!

— Русский, что ли? — недоверчиво спросил Сэнгэ.

— Да, да! Русский, советский доктор. Приехал помогать нам, монголам.

И вдруг Сэнгэ изменился в лице.

— Не хочу! Не буду! — закричал он. — Он же безбожник, неверный!

Он вскочил и в гневе заметался по юрте. Соном хорошо знал своего соседа. Что толку спорить с ним? В юрте воцарилась напряженная тишина. Лишь в печке потрескивал сухой аргал. Вдруг забывшийся на какое-то мгновение в беспокойном сне Буян приподнял голову и, показывая пальцем на дверь, громко спросил:

— Кто это там? Верхом на иноходце? Какой красивый!

Все вздрогнули и бросились к мальчику. Соном обнял его, положил голову к себе на грудь.

— Соном-гуай, — казалось, узнал старика Буян, — позвольте, я спою песню!

Он захрипел и снова упал на подушки.

У старика на глаза навернулись слезы. Нежно поглаживая Буяна по голове, он взял у Чимэддолгор чашку с молоком и влил мальчику в рот несколько капель. И тут Сэнгэ не выдержал. Слезы потекли по его лицу, и, размазывая их кулаком, он спросил растерянно:

— Соном-гуай, что же делать?

Старик гневно взглянул на него.

— Надо ехать, но не в храм, а в хошун — за русским доктором! — твердо отчеканил он. — Доктор спасет жизнь твоему сыну!

Сэнгэ заколебался, вопросительно взглянул на жену.

— Он очень хороший доктор! — принялся горячо убеждать Соном. — Недавно он вырвал из когтей смерти жену этого верзилы Доржи. А сколько Доржи отслужил молебнов? Ничего не помогало, а приехал русский и помог.

— Правда, так говорят, — запинаясь, тихо подтвердила Чимэддолгор. — Что случится, если мы покажем ему нашего мальчика?

Сэнгэ все еще колебался, молчал. Тогда снова заговорил Соном:

— Послушай жену, Сэнгэ! И меня. Разве я, старый человек, посоветую тебе что плохое? Мы с тобой земляки, вместе выросли, укрывались одним одеялом, когда работали караванщиками. Всегда между нами были мир и согласие! Неужели сейчас, когда народная власть поднимает к новой жизни нас, бедняков, ты станешь во имя старого рисковать жизнью единственного сына?

— Правильно! — вдруг решилась Чимэддолгор. — Поезжай, Сэнгэ, привези доктора.

Сэнгэ раздирали сомнения. Он еще раз нерешительно взглянул на жену:

— Ну как? Ехать?

— Да, да, поезжай!

Сэнгэ потоптался на месте, потом повернулся к соседу:

— Соном-гуай! Окажите услугу, съездите, пожалуйста, за доктором. И вот возьмите с собой хадак. — Сэнгэ торопливо полез в сундук, но Соном остановил его:

— Этот человек не берет ни хадаков, ни других подношений. Я сейчас же отправлюсь за ним.

Соном поспешно вышел из юрты, и скоро до Сэнгэ донесся стук копыт двух лошадей: пегой кобылки соседа и запасного коня для доктора.

— Пить, — чуть слышно попросил Буян, и Чимэддолгор торопливо налила ему полную пиалу хя́рама.[26] Мальчик с трудом сделал два глотка.

Дрожащий свет коптилки слабо освещал юрту. Сэнгэ и Чимэддолгор не спали.

— Как думаешь, правильно, что мы послали за русским? — шепотом спросил Сэнгэ.

— Мне все одно — русский, нерусский, только бы вылечил, — устало отозвалась Чимэддолгор.

— Говорят, доктор режет по живому месту ножом. Что скажешь?

— А ничего. Лишь бы Буян остался в живых, пусть режет.

— Как бы ему не стало хуже, — снова заговорил Сэнгэ. — Да и как с ним разговаривать, с доктором?

— На то есть Соном-гуай. Помнишь, он когда-то работал у русского купца — скупщика шерсти?

У юрты залаяла собака. Чимэддолгор кинулась к выходу:

— Кажется, Соном-гуай возвращается!

Она вышла, тут же вернулась.

— Они. Темновато, конечно, но все-таки, видно, скачут во весь опор.

— Ну все, теперь уже говорить не о чем. — Сэнгэ вздохнул и пошел навстречу гостям.

— Мам! Кто это едет? — приподнялся на локте Буян.

— Доктор, сынок.

— Доктор?