Мальчик из леса

Уайлд начинал все понимать. Кусочки этой адской головоломки понемногу собирались в единое целое. Противник хочет посеять хаос и смятение. Но Уайлд — быть может, впервые — ясно понимал, что к чему.

Он свернул влево, поднырнул под ветви, стараясь не снижать темп. Много лет назад, когда его окружили лесники и полицейские, у него была купольная палатка «Коулман» и спальник «Эдди Бауэр» — и то и другое он стащил из какого-то дома в Рингвуде. Он не помнил, как долго жил на том месте, подальше от туристических тропинок. Но, увидев, что за ним пришли, юный Уайлд — как же он называл себя в те времена? проклятье, он даже имени своего не знал! — понял, что пора спасаться бегством. Уже не впервые: он всегда убегал, если кто-то замечал его или подходил слишком близко.

Почему?

Почему он всегда убегал? Из-за первобытного инстинкта самосохранения? Уайлд часто задавал себе вопрос: неужели в человеке заложено стремление бежать от других людей, а не общаться с ними? Почему в детстве инстинкт всегда подсказывал ему: спасайся бегством? Это генетика, человеческая природа — или последствия того, что ему довелось пережить?

Но тем свежим ранним утром, сидя в палатке, окруженной четырьмя взрослыми, Уайлд решил не убегать. Наверное, чувствовал, что сбежать не получится. А может, принял такое решение потому, что среди взрослых был Орен Кармайкл. Даже в те времена Орен лучился спокойствием и внушал доверие.

Через три — максимум четыре — минуты он будет на месте.

Сейчас он находился чуть севернее области леса, известной под названием Чаша, примерно в миле от границы между штатом Нью-Джерси и штатом Нью-Йорк. Если навскидку, все подробности этого рандеву наводили на мысль о засаде. Теперь, когда Уайлд был совсем рядом, он задумался, не стоит ли притормозить и принять меры предосторожности. Чтобы заметить противника, достаточно будет быстрой разведки — если только похититель не слишком хитер. Если же работают профессионалы, а на деревьях засели снайперы, от скаутских навыков Уайлда не будет никакого толку. Его попросту снимут, когда сочтут нужным.

Но зачем нагнетать?

Нет, это была не засада. Это был отвлекающий маневр.

Деревья здесь росли гуще, рассмотреть что-либо было затруднительно. Даже ребенком Уайлд знал, что не стоит разбивать лагерь на полянках: там он будет как на ладони. По ночам он, как правило, разбрасывал вокруг палатки сухие ветки или даже старые газеты. Если кто-нибудь (или, что вероятнее, какое-нибудь животное) подойдет слишком близко, он услышит предупреждающий хруст веток или шорох газет. Спал он чутко, вполглаза — наверное, потому, что с детства привык остерегаться хищников. Люди, как правило, с головой окунаются в пучину сна. Уайлд же скользил по его волнам.

До места осталось сто ярдов.

Уайлд заметил что-то красное.

Не человека. Через несколько секунд, подбежав ближе, он понял, что красный предмет сравнительно невелик: примерно фут в длину, фут в высоту.

Переносной холодильник. В самый раз для шести банок пива и пары бутербродов.

Уайлд почувствовал, как дыбятся волосы на загривке.

Непонятно почему. Просто холодильник. Но инстинкт не обманешь.

Он приблизился, опустил защелку, поднял крышку, заглянул внутрь.

Попытался взять себя в руки. Получилось неважно. Хорошо хоть сдержал крик. Не завопил на весь лес.

Просто стоял и смотрел на отрезанный палец. На пальце был перстень, а на перстне — улыбающийся череп.

Глава тридцать пятая

Мать Наоми — Пиа — жила на Манхэттене в четырехэтажном таунхаусе в стиле неоренессанс на Парк-авеню. Женщина в черном, вылитая французская горничная, открыла дверь и провела Хестер по паркетному полу в елочку мимо обшитых дубовыми панелями стен и замысловато украшенной лестницы в пышный сад во внутреннем дворе.

Пиа сидела в шезлонге — в темных очках, бежевой панаме и едва застегнутой кофточке цвета морской волны. Когда вошла Хестер, Пиа не встала. Даже не повернулась в ее сторону.

— Не понимаю, почему вы меня преследуете.

Ее высокий голос дрожал. Не дожидаясь приглашения, Хестер придвинула свободный шезлонг поближе к Пиа и уселась. Ей хотелось слегка потревожить личное пространство этой женщины.

— Мило у вас тут, — сказала Хестер.

— Спасибо. Что вам нужно, миссис Краймштейн?

— Я пытаюсь найти вашу дочь.

— Ваша помощница об этом упоминала.

— И вы отказались обсуждать этот вопрос.

— Во время второго звонка, — сказала Пиа.

— Правильно. В первый раз вы пошли нам навстречу. Сказали, что ничего не знаете. Почему во второй раз вы повели себя иначе?

— Решила, что с меня довольно.

— Да, Пиа, вот только мне не верится.

Из-за темных очков невозможно было понять, куда смотрит Пиа. К Хестер она не поворачивалась. Бывшая миссис Пайн была сногсшибательной женщиной, это без вопросов. Хестер знала, что в прошлом Пиа работала моделью, рекламировала купальники, и это прошлое было не таким уж далеким.

— Знаете ли, она мне не дочь.

— Угу.

— Я отказалась от всех родительских прав. Вы же адвокат. Понимаете, что это значит.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему вы отказались от родительских прав?

— Вы же знаете, что она — приемный ребенок.