Мальчик из Уржума

— Большой, большой вырос. И тужурка форменная! И усы!.. Всё как следует! Поглядела бы сейчас на тебя покойная Катя. — Бабушка заплакала.

И действительно, Сергей вырос и очень возмужал за последний год жизни в Казани. Широкоплечий и крепкий, в суконной форменной тужурке, с темными густыми волосами, зачесанными назад, он выглядел старше своих восемнадцати лет.

Вскоре вернулись сестры, и в доме зазвучали молодые, веселые голоса, а через час уже вся Полстоваловская знала о приезде Сергея. То и дело хлопала и скрипела старая низенькая калитка Костриковского дома.

Пришла мать Сани, Устинья Степановна Самарцева, заглянул Пронька, забежали два соученика Сергея по городскому училищу. А под вечер явился приютский дворник Палладий. Он заметно постарел, и в рыжих волосах его, подстриженных в скобку, появилась седина.

Палладий поздоровался, поставил у дверей большую сучковатую палку, которую он называл «своим дружком», и уселся на табуретку против Сергея.

— Скажи, пожалуйста, техник-механик стал! — удивлялся Палладий. Одиннадцать лет в приюте служу, а впервые вижу, чтоб приютский сирота в люди выбился.

Он почтительно разглядывал форменную фуражку, которую держал осторожно двумя пальцами за козырек.

Дворник долго сидел в гостях у Костриковых, пил чай с баранками, расспрашивал Сергея про Казань и ушел очень довольный тем, что Сергей выучился на «механика» и «не загордился».

Не успела закрыться дверь за дворником Палладием, как пришел Саня Самарцев. Саня был в новом костюме, в высоком накрахмаленном воротничке, подпиравшем подбородок, и в шелковом галстуке. В руках он держал тоненькую бамбуковую тросточку с надписью «Кавказ».

— Вот и наш кавалер пожаловал, — сказала бабушка Маланья.

И верно, иначе как кавалером Саню теперь и назвать было нельзя.

— Я тебя сразу и не узнал — ишь ты, какой франт, — сказал Сергей, обнимая приятеля за плечи.

— Вас, уважаемый Сергей Миронович, тоже узнать трудновато, — засмеялся Саня.

В первое же воскресенье товарищи встали в шесть часов утра и отправились на рыбную ловлю.

Город уже просыпался. Шли уржумские хозяйки с ведрами на речку. Звонили в соборе к ранней обедне. Домовладельцы подметали перед своими домиками улицу.

Товарищи дошли до реки, выбрали укромный уголок, разделись и бросились в воду. Как хорошо было плыть по реке в это июньское жаркое утро! Вода была прозрачная, видно было песчаное желтое дно.

— Дальше учиться будешь? — вдруг спросил Саня, плывя рядом с Сергеем.

— Я непрочь, да только, сам знаешь, — кому пироги да пышки, а кому желваки да шишки, — усмехнулся Сергей.

— А то оставайся здесь. У нас в Управе вакансия регистратора освобождается. Хочешь, похлопочу за тебя?

— Не надо, — сказал Сергей.

Оба плыли несколько минут молча.

— Иван Никонович! — вдруг закричал Саня. — Иван Никонович!

Сергей увидел на берегу лодку, а в ней парня лет двадцати шести, с пышной русой шевелюрой. Студенческая выгоревшая от солнца фуражка сползла ему на затылок. Он вычерпывал из лодки воду железной банкой.

— Говорят, что он политический, — тихо сказал Саня. — Познакомить тебя?

Ивана Никоновича, студента Томского технологического института, Саня знал еще по Вятке. Знакомство состоялось. Этот день они провели втроем, а вечером втроем отправились в гости к политическим ссыльным.

Возвращаясь от ссыльных, Сергей вдруг сказал:

— Хорошо бы собрать знакомую молодежь да поехать по реке на лодке.

— Мысль невредная! — подхватил студент.

Через неделю был устроен пикник. На лодках поехало человек двенадцать: курсистки, студенты, гимназисты. Взяли с собой самовар, бутерброды, гитару. Поздно вечером на берегу Уржумки разложили костер, наварили ухи. Играли на гитаре, пели хором революционные песни.

Нам не нужно златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог!

раздавались молодые голоса над рекой.

От костра на воде дрожали красноватые отблески.

Сергей стоял у костра и дирижировал зеленой веткой.

Вставай, поднимайся, рабочий народ.
Иди на врага, люд голодный!

Глава XL СЕРГЕЙ УЕЗЖАЕТ

Почти каждый день Сергей встречался со студентом.

Возвращаясь из Управы, Саня постоянно заставал их вместе. Он начинал ревновать Сергея, и ему казалось, что тот никогда с ним так охотно и оживленно не разговаривал, как с новым товарищем.

Даже бабушка Маланья благоволила к Ивану Никоновичу, который ежедневно бывал у Костриковых. Бабушка прозвала его «Тара-ри-ра». У студента была смешная привычка: он всегда напевал себе под нос мотив без слов, так что слышалось одно беспрерывное «тара-ри-ра тара-ри-ра».

В середине августа Сергей вдруг объявил дома, что он уезжает с Иваном Никоновичем в Томск.

— Ты что ж, в Технологический учиться едешь? — спросил Саня.

— Хотелось бы, да неизвестно, как обстоятельства сложатся.

— Кем же ты всё-таки думаешь быть?

— Буду тем, что сейчас самое важное и самое нужное, — ответил Сергей.

— Ничего не понимаю, — рассердился Саня и замолчал.

Бабушка, узнав об отъезде Сергея, завздыхала.