Только тогда я стал объяснять ему особенности социальных отношений, и ему сразу захотелось познакомиться с этой наукой.
Все оказалось сложнее, чем мне представлялось. Язык тела и социальные ключи были для него недоступны, он просто не воспринимал их. Когда я работал с Коннором, меня снова и снова поражало, как сложны и тонки многие человеческие связи. Например, я сказал ему, что люди находят очень важным визуальный контакт во время социального взаимодействия, что важно смотреть на человека, когда вы слушаете его и когда говорите с ним. Он согласился попробовать. Но это выразилось в том, что он уставился на меня так же, как до этого устремлял свой взгляд на пол.
Я сказал:
— Послушай, ты же не хочешь все время смотреть на людей.
— Ну да. А когда нужно смотреть на них?
Я попытался объяснить, следует недолго посмотреть, потом отвести глаза, поскольку, если вы долго смотрите на человека — это, на самом деле, или признак возможной агрессии, или романтический интерес. Он хотел точно знать, как долго смотреть, но, конечно, я не мог сказать ему, потому что такие вещи зависят от невербальных ключей и контекста. Я пытался сказать ему, что нужно подождать три секунды, но, в результате, он стал высчитывать эти секунды вслух и таким образом сделал еще хуже. Еще когда мы занимались с Джастином, до меня дошло, что мы используем гораздо больше социальных ключей, чем я когда-либо предполагал, и что я понятия не имею, как научить им. Например, когда Коннор отводил глаза после установления первого визуального контакта, он поворачивал все лицо, а не просто менял направление взгляда. Или он начинал смотреть вверх, а его глаза при этом странно закатывались, сигнализируя о скуке или сарказме. Это было похоже на попытку обучить инопланетянина, прилетевшего из космоса, человеческой беседе. Однако иногда он близко подходил к точке, где мы могли понимать социальные сигналы друг друга, хотя часто он напоминал робота.
Каждый последующий шаг был очень сложным. Например, когда я старался научить его рукопожатиям, он первое время совал мне не руку, а какую-то «разваренную рыбу», либо его рукопожатие было слишком крепким. Поскольку он не умел хорошо понимать невербальные сигналы, он часто не сознавал, что ранит чувства человека, ставит его в тупик или выглядит со стороны пугающе странным. Он казался очень приятным молодым человеком, например, когда он приходил, то всегда приветствовал секретарей и пытался вовлечь их в беседу. Но что-то в этом взаимодействии отсутствовало, часто его слова и тон его голоса были странными, и он не замечал неловкого молчания. Однажды его спросили, где он живет, и он ответил: «Я только что переехал», — и на этом замолчал. По его тону и краткому ответу человек вычислил, что Коннор не хочет говорить. Он казался грубым или странным; не понимая, что, если он хочет, чтобы собеседник чувствовал себя свободно, нужно давать больше информации. Беседа имеет свой ритм, но он еще не знал, как его устанавливать.
Еще одно. Я пытался адресоваться к его чувству стиля, так как эта проблема была еще одной причиной отсутствия контакта со сверстниками. Стиль — это отчасти отражение социальных навыков; чтобы быть модным, вы должны наблюдать за другими людьми и читать «намеки» о том, что сейчас модно, а что вышло из моды, и затем думать, как применить модную вещь к себе, чтобы она подходила именно вам. Сигналы могут быть еле уловимыми, и выбор человека, если он хочет быть успешным, должен отражать как его индивидуальность, так и известное подчинение современным общим правилам. Среди подростков игнорирование подобных «сигналов» может привести просто к катастрофе — а Коннор не понимал намеков моды.
Например, он носил рубашку, застегнутую до шеи. Однажды я предложил ему расстегнуть одну пуговицу. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и спросил, что я имею в виду. Я ответил, что просто не всегда нужно застегивать верхнюю пуговицу.
— Но ведь здесь есть пуговица, — сказал он, не понимая, в чем дело.
Я взял ножницы и срезал эту пуговицу. Джейн была недовольна, позвонила мне и спросила, с каких это пор ножницы стали нормальным терапевтическим вмешательством. Но поскольку состояние Коннора продолжало улучшаться, Джейн успокоилась. Коннор даже подружился с одним мальчиком, участвовавшим в нашей лечебной программе, это был подросток, который также пережил заброшенность, и уровень эмоционального развития у него был примерно такой же, как у Коннора. Они вместе ходили на занятия в музыкальный класс. Когда этот приятель Коннора стал переживать, что не попадает в ритм, Коннор рассказал ему, что с ним было то же самое, и помог мальчику справиться с проблемой. Больше всего их связывала игра в карточки «Покемон». В то время она была очень популярна у школьников младшего возраста, а уровень эмоционального развития у этих мальчиков был именно таков, хотя они уже были старшеклассниками. Они пытались разделить свое увлечение со сверстниками, но другие подростки только смеялись над ними.