Мальчик, который нарисовал Освенцим

Помимо садоводства в тот год я приобщился к радостям жизни: водил трактор, играл в карты и подтрунивал над девчонками. Я выкурил первую в жизни сигарету, и впервые в жизни в меня влюбилась девочка. Ее звали Ева-Рут.

Мама отучилась на швею и нашла работу по починке военной формы. Иногда она находила письма, зашитые в подкладке окровавленных вермахтовских.[17] брюк: то были неуслышанные предупреждения сыновей Германии, в которых говорилось о бедственном положении на Восточном фронте. Они сетовали, что до Москвы и Ленинграда еще далеко, а на безжалостных заснеженных полях Советского Союза их ждет только смерть

Я съехал от бабушки с дедушкой и вместе с мамой поселился на Шпеерштрассе, недалеко от Байришерплац, некогда считавшейся частью еврейского квартала. Район был престижным, и арендованные нами полторы комнаты обходились так дорого, что мы едва сводили концы с концами. Наши соседи, тоже евреи, часто приглашали меня посмотреть ценную коллекцию марок и картин, а иногда даже на чай. Но никто из них не выказывал озабоченности и не пытался помочь нам справиться с финансовыми трудностями.

Примерно тогда же Красный Крест переслал нам из Англии последнее письмо отца. Он призывал нас быть стойкими. И он был прав тысячу раз.

Жестокие законы Гитлера распространялись на все подряд и преследовали одну единственную цель – победу. Конфискации подверглась теплая одежда, радиоприемники и домашние животные всех неарийцев. Наши аквариумные рыбки и попугаи уже давно остались в прошлом, поэтому внимание Гитлера переключилось на дедушкин хрустальный сервиз.

Дедушка Юлиус ослеп во время службы при кайзере в Первую мировую. В веселом расположении духа он пел мне душещипательную песню Ich hatt’ einen Kameraden[18], речь в которой шла о павших сослуживцах. Помню, как однажды читал ему вслух газету, но теперь его единственной радостью было слушать через наушники пятнадцатилетний радиоприемник с кристаллическим детектором.

Мы отправили письмо в Федерацию военных ветеранов с просьбой оставить дедушке его радио. Они ответили с сочувствием, но результатов это не принесло. Евреям было запрещено иметь у себя радиоприемники. Против законов нового Рейха не могло быть никаких возражений.

Дедушка умер 19 марта 1942 года не в силах понять новый курс своего отечества, ему был 71 год.

Настоящие антисемиты избегали любых контактов с евреями. Но, даже оставаясь в тени, они приносили нам много страданий. Однако мне больше запомнились отважные немцы, которых было много и которые стремились помочь нам. Их сочувствие было связано не с восхищением нашим еврейством, а с приверженностью той системе ценностей, которые были так яростно попраны.

У нас с мамой не было возможности обрести какое-либо влияние, поэтому мы обращались ко всем, кто мог нам хоть чем-то помочь, но нацистские власти жестоко расправлялись с теми, кто укрывал у себя евреев. Любой, кто протягивал руку помощи, автоматически подвергал риску не только себя, но и всю свою семью.

Как-то раз, укрываясь от очередной волны арестов, мы подались к протестантскому священнику из церкви апостола Павла, что в Западном Берлине на Акациенштрассе. Но мы совершенно упустили из виду тот факт, что его новый зять убежденный нацист. И вся помощь священнослужителя свелась к тому, что он обещал сохранить нашу просьбу о помощи в тайне.

Отчаявшись, мы наконец нашли пристанище у маминой коллеги – овдовевшей швеи по имени Клара Бернхарт. Клара постелила нам прямо на полу в узенькой кухне на Бельцигерштрассе. Много лет назад, когда судьба забрала у нее мужа-еврея, она и представить не могла, что придет день и ей вновь придется подтвердить свою верность.

На студенческих друзей тети Рут, которые исповедовали левые взгляды и имели свои причины опасаться ареста, всегда можно было рассчитывать, если речь заходила о вечерних посиделках у радиоприемника. Иногда она брала меня с собой, чтобы я мог послушать о мире, которого никогда не видел.

Эти походы в гости я всегда ждал с нетерпением, ведь нам не разрешалось слушать радио. Все начиналось с того, что лондонское радио рассказывало об успешных авианалетах союзников. Затем следовал секретный ритуал, который наши левые друзья повторяли уже почти 10 лет: они прижимали уши к динамику и пытались расслышать заглушенную передачу Hier spricht Moskau[19]. С восторгом на лицах они слушали длинный список отвоеванных Советским Союзом собственных позиций. Искрящаяся надежда друзей тети Рут была заразительна.

В «Красном Веддинге», традиционно коммунистическом районе северного Берлина, произошел еще один акт неповиновения: развороченные бомбежками здания были расписаны антинацистскими лозунгами. Большую часть надписей нанесли лишившиеся иллюзий участники гитлерюгенд, которые не видели иной возможности выплеснуть свою обиду. Мои друзья из западной части Берлина к тому моменту уже наладили связь с этими новыми повстанцами. Их лозунги звучали очень актуально: «Долой учителей – они учат разрушать».