Инсулинонезависимый диабет 2-го типа — совсем иное дело. При этом коварном заболевании клетки организма начинают сопротивляться действию инсулина, и поджелудочная железа постепенно утрачивает способность вырабатывать достаточно инсулина, чтобы компенсировать проблему. Поскольку островковые клетки при этом сохраняют способность выделять тот инсулин, который они все-таки производят, помочь может лечение, стимулирующее его выделение. Оказывается, что, если заблокировать у поджелудочной железы аналог того канала, который играет важную роль при синдроме Канту, выделение инсулина увеличивается и уровень сахара в крови снижается. По этому принципу действуют производные сульфонилмочевины: блокируют канал, позволяя поджелудочной железе выделить больше инсулина, и этот инсулин понижает сахар в крови пациента. Один из этих препаратов — глибенкламид — и использовал студент Колина, чтобы затормозить избыточную активность каналов в лимфатических сосудах мышей с синдромом Канту. Сосуды ожили и мощно запульсировали, словно были совсем здоровы.
Если у нас есть лекарство, которое, как нам известно, снимает некоторые последствия синдрома Канту у мышей, и это лекарство уже зарегистрировано для лечения людей, почему бы просто не взять и не вылечить всех наших пациентов с синдромом Канту? Ну прежде всего нас беспокоит, не причинит ли им это вред. Если дать средство, предназначенное для понижения сахара в крови, пациенту, не страдающему диабетом, уровень сахара у него может упасть, что в худшем случае может быть даже опасно для жизни. Кроме того, за долгую историю медицины известно немало примеров, когда средства, теоретически способные помочь, на практике оказывались бесполезными и даже опасными по непредвиденным причинам. Туда лечить кидается дурак, где ангел не решится сделать шаг[137]
. Если вы решились проделать нечто подобное, это должно происходить под тщательным контролем. И гораздо лучше в таком случае подобрать препарат, который действуетЕдинственная ситуация, в которой
Однажды в конце 2017 г. ко мне обратился генетик по имени Алан Мэй. Алану показали новорожденного, который уже несколько недель находился в реанимации. Гарри родился недоношенным, но весил больше, чем ожидается от ребенка, родившегося на 32-й неделе беременности. У него был незакрытый артериальный проток, требовавший хирургического вмешательства. Густые волосы покрывали голову до самых бровей. Алан отправил мне несколько фотографий с комментарием: «Похоже, у мальчика синдром Канту — как, по-твоему?»
Кроме того, Алан сообщил, что у Гарри тяжелое поражение легких и обычные методы лечения не помогают. Тревогу вселяло то, что в медицинской литературе упоминался случай младенца с синдромом Канту, умершего от подобной болезни легких.
По-видимому, настал момент испытать глибенкламид на человеке с синдромом Канту.
Гарри лежал в реанимации, так что перепады сахара в крови и любые другие — непредсказуемые — реакции на лечение можно было внимательно отслеживать. Учет рисков и возможного выигрыша вроде бы склонял в пользу лечения. Мы обсудили ситуацию с участниками международной группы, которые с нами согласились, и Алан организовал мне встречу с Гарри и его родителями, чтобы обговорить с ними эту идею.
Прежде чем испытать на больном малыше экспериментальный метод лечения, мы должны были полностью удостовериться в диагнозе. Как оказалось, самый быстрый способ это сделать — экзомное секвенирование. Нужно было прочесть все 23 000 генов Гарри, пусть даже нас интересовали только два из них:
Во всем мире сообщество исследователей синдрома Канту — согласившееся с этим решением — коллективно затаило дыхание.