Мальчик, который переплыл океан в кресле

Десять

Теперь, когда у Перл есть Голый Мужик, она точно к нам не вернется. Непонятно, что теперь делать с детективным агентством «ШПИОН». Я смотрю на пятно на потолке нашей комнаты. Оно похоже на карту мира, только без Великобритании. Ах да, Америки и Австралии тоже не хватает. То есть на мир совсем непохоже на самом деле.

Я закрываю глаза и говорю себе: теперь я буду делать журавликов, только чтобы попрощаться с мамой. Больше нет смысла искать Перл, мы ее уже нашли. Я не сказал Билли, что Голый Мужик стал ее бойфрендом, хотя брат, кажется, и сам догадался. Он не стал есть жареную картошку, а Брайан отказался от сосиски в тесте. Их порции достались мне, и теперь у меня СТРАШНО болит живот. Я сворачиваюсь крошечным комочком, схватившись за пузо. Все должно было быть иначе. Мы должны были найти Перл, и она должна была согласиться посмотреть на ПЕРЖУ, как только мы его закончим. А теперь я только и делаю, что ПЕРЖУ, и это не имеет никакого отношения к Проекту Естественнонаучного Развития и Жизнедеятельности Учеников.

В пять сорок три утра Билли встает передо мной, словно призрак. Он дергает мое одеяло и говорит, что ему опять приснился кошмар. Я выползаю из кровати и веду его в мамино кресло. Я перекладываю подушку с ласточкой так, чтобы братишка мог на нее откинуться.

– Сиди здесь, – шепчу я, возвращаюсь за своим одеялом, сажусь рядом и заворачиваю в него брата и заворачиваюсь сам. Мы похожи на большую гусеницу. – На кресле безопасно.

И я продолжаю рассказывать сказку о двух мальчиках, которые оказались совсем-совсем одни в кресле.

– Буря не утихла, – говорю я. – Кресло так бросало по волнам, что один из мальчиков начал с него соскальзывать. Его брат пытался удержать его, но одежда была такой мокрой, что он никак не мог схватиться покрепче. Он не мог спасти брата, и тот упал в воду. Оставшийся на кресле мальчик закричал, что его брат тонет, и прыгнул за ним следом. Теперь кресло прыгало вверх-вниз по океану совсем без пассажиров. Но как бы ни лил дождь, как бы кресло ни мотало из стороны в сторону, оно все же не тонуло. Оно оставалось на поверхности, ожидая возвращения мальчиков. Будто оно знало, что они вернутся. Совсем скоро.

Когда Билли засыпает, я думаю о том, что мы с ним – два мальчика из моей сказки, о том, как мы странствуем по морю, а наше прошлое исчезает за спиной. Но больше всего я думаю о том, как боюсь будущего.

И у меня снова начинает болеть живот.

Тем утром, до того как отправиться в школу, я напоминаю папе, что сегодня мы едем на экскурсию в садоводство. Папа смотрит на меня и говорит, что совсем забыл.

– Я рассказывал тебе, когда мы пошли по магазинам, – напоминаю я, запихивая в рот ложку с шоколадными хлопьями.

Папа дует на свой чай и говорит, что все в порядке. Мне что-нибудь нужно?

– Три фунта, – быстро отвечаю я. – Нам разрешили купить по карандашу.

Внезапно папа что-то ворчит и хлопает ладонями по столу:

– Три фунта за карандаш?!

Он повторяет свой вопрос еще раз, хотя я и с первого вполне расслышал.

– В мои дни на эти деньги можно было купить упаковку карандашей, фломастеры, точилку и большой ластик, да и еще осталось бы на мороженое.

Может, в его дни на эти деньги и можно было купить все эти штуки и «мерседес» в придачу, да и еще осталось бы на моторную лодку. Когда я сообщаю ему это, папа фыркает и говорит, что у него есть три фунта в кошельке, а вообще с него хватит моей дерзости. Кошелек в кармане джинсов, они у него в комнате.

Если быть точным, то в кармане джинсов, которые лежат на полу в его комнате. Я собираюсь наклониться и взять кошелек, как вдруг замечаю фоторамку, которую мы купили в торговом центре. Папа вставил в нее мамину фотографию, и теперь рамка стоит у него на тумбочке. Мои пальцы тянутся к рамке, и я беру ее; внутри меня кто-то будто дергает за сердечные струны. Я сажусь на кровать по-турецки и смотрю на фотографию. Мама стоит на берегу океана. Она так близко, что кажется, протяни руку – и дотронешься. Я пытаюсь, но пальцы касаются стекла.

– Больше всего на свете я бы хотел, чтобы ты была сейчас с нами, мама.

Я ощущаю себя очень глупо, разговаривая сам с собой. Приглядевшись получше, я замечаю: в руках у мамы стеклянная бутылка. Готов поклясться, она нашла ее на пляже. Я представляю, как мама пускает ее по морским волнам. Внутри записка, в которой говорится вот что:

«Мой дорогой сын, я люблю тебя, и хотя мне пришлось уйти, тебе не надо грустить. И тебе не обязательно прощаться…»