– Ага, можешь пастись тут часами. Но ты же не рассчитываешь, что я тебя оставлю – после твоего сегодняшнего отвратительного поведения? Я уж молчу про эти мерзотные журналы, что ты дал Мерлину без моего ведома. За одно это я тебя выставлю завтра же, с утра пораньше.
Когда мы с Фиби вернулись к столу минут через сорок, Хавроника прекратила напирать на отчаявшегося Дэнни и устремила свое внимание на меня.
– Ты в курсе, что если поместить морковь в формочку в виде, допустим, Великобритании, то она вырастет в форме Великобритании? Так вот, с детьми то же самое. Специалисты в заведении придадут ему форму.
– Вы хотите превратить моего сына в изуродованный овощ? – переспросила я.
Фиби хихикнула без всякого уважения к сединам. Я бы уделила больше времени изучению забавных аграрных намерений моей бывшей свекрови, но тут в дом влетел Мерлин. Он захлопнул за собой дверь, будто за ним по пятам гналась стая диких собак. Ребенок был сплошь вытаращенные глаза, испуган и... в одних трусах.
– Милый, что случилось?! – Я подскочила, будто меня шибануло током.
Все лицо у него страдальчески заметалось.
– Фотоаппарат. Я уронил. И айпод. И еще телефон, мама...
Страх ударил меня под дых.
– Мерлин. Где твоя одежда? – Я надеялась, что в голосе не слышно паники, от которой меня разрывало изнутри.
– Мужчина. В парке. – Голос Мерлина горестно дрожал.
У меня пересохло в горле.
– Рассказывай. – Я подскочила к нему и погладила по взвихрившимся волосам. – Все хорошо, – утешала я его, изо всех сил стараясь остаться спокойной.
– Мужчина. В парке. Спросил, как у меня дела, и я все сделал, как ты учила. Не сутулился, не отводил взгляд и тоже спросил, как дела. Он сказал, что он турист и хотел бы сфотографировать лондонца. Я вспомнил, что ты говорила... ну, что надо быть учтивым с людьми, а не думать все время о себе... Я согласился. Он сказал, что нам надо пойти в кусты, чтоб я хорошенько поснимал листву. Я ответил, что с удовольствием.
Глаза у Мерлина бегали и щурились буквально от всего. Слова сталкивались друг с другом, как капли дождя на стекле.
– Он стал меня фотографировать. А потом сказал: «Такая жара. Может, снимешь рубашку?» Он сказал, что у меня такое красивое тело, что, может, я и джинсы сниму – ну, для фотографии. А потом сказал вообще все снять...
Я представила себе, как этот хищник лениво смаргивает, расставляя свои пакостные сети, и позвоночник мне свело невольной судорогой.
– Я не хотел ему грубить, мама, потому что ты сказала, что я должен стараться быть воспитанным и делать то, о чем меня просят, даже если я не хочу. Потому что это вежливо. Но снимать трусы мне показалось неправильным. И тогда он попытался их с меня стащить... – Мерлин прилип ко мне, как подплавившийся зефир. – Все так запутано.
Я едва переводила дух, как выброшенная на берег рыба, и с ужасом ждала, что будет дальше.
– И тогда мне пришло в голову, что он может быть этим... как его... – Он искал подходящее слово. – Подиатром. Или даже убийцей. Он сказал, что у меня хорошие мышцы и можно он их пощупает. – Мерлин махал руками перед лицом, как дворниками, будто отметал картинки, всплывавшие в сознании. – Я помню, ты говорила мне обращаться с людьми хорошо, но, по-моему, смотрение в глаза несколько переоценено...
Обычно вялый Арчи вскочил на ноги, как ниндзя.
– Как он выглядел, этот чувак? Скинхед? Буржуй? Молодой, старый, средних лет?
– Он разговаривал, как принц Чарльз. Кажется, возраст у него был где-то посередине, – произнес Мерлин в удушающей тишине. – Брюки – горчично-желтушные. Рубашка, – тут он задумался на миг, – цвета раздавленной клубники.
Арчи вылетел на улицу раньше, чем Мерлин договорил. Дверь шваркнула о косяк и, отскочив, распахнулась.
Мерлин прижался ко мне, как затравленный зверек. Я гладила его по волосам. В следующие полчаса, успокаивая его чаем и уговорами, что он все сделал правильно, я выяснила, что человек пытался заманить Мерлина к себе домой.
– Но у меня было все время такое нехорошее чувство, что это добром не кончится, – повторял Мерлин, надевая на себя то, что Фиби ему принесла. – И я убежал домой. Я ему нагрубил? – спросил он, содрогаясь от мысли, что совершил очередной промах.
Не понимать шуток, не знать, что сказать, и все говорить не то и не так, получать нагоняи и не понимать, за что, всегда пугаться, смущаться, вечно вне игры, не в ногу, каждый день, неизменно – таков мир ребенка с Аспергером. Я судорожно обнимала его. Облегчение от того, что его не украли, не поколотили, не изнасиловали или не убили, было таким острым, что ранило.
Мерлин объяснил, что кузен оставил его в парке одного, как только они туда пришли, и отправился гулять со своими друзьями. Фиби, дымясь от ярости, уже звонила сыну – а от этого Дилан станет презирать Мерлина еще больше, отметила я печально.
– Мерлин
Все это время моя экс-свекровь орлиным взором наблюдала за происходящим. Глаза ее горели ледяным торжеством.