Я поспешно отвернулась, покуда пена не осела.
– Естественно, квохчу! Большинство родителей хотели бы, чтоб их дети попробовали в жизни то, чего им самим не удалось, – и чтоб к старости можно было с ними съехаться. А мой сын никогда не покинет отчий дом.
– Херня. Как ты узнаешь, может Мерлин жить в мире сам или нет, если ты никогда его туда не выпускаешь? Стоит ему из дому выйти, ты уже думаешь, что он эмигрирует. Суета, нервы, слезы-сопли и прощания навек. Тошнит.
Во мне тут же вскипела ярость.
– Да что ты вообще понимаешь? Кто присмотрит, чтоб он зарядил мобильник? Что ему хватит денег на проездном? Что он ест достаточно овощей? Да никто, одна я.
– Единственный способ заставить ребенка жрать овощи – обвалять их в шоколаде, – сострил он.
– Будь любезен, прикройся. Людям молиться надо, чтоб не дожить до созерцания тебя голым, – соврала я.
– Пацану шестнадцать. Через пару лет голосовать сможет, едрен батон.
– Ты сам слышал, что Мерлин сказал. Он не хочет вырасти. Он хочет остаться подростком.
– Ха, а кто нет? – спросил Арчи, ополотениваясь. – Тут тебе и наркотики, и пьянки, и тусовки сутки напролет, ни работы, ни налогов. По мне, так совершенно разумное желание. Я б и сам оставался подростком.
Обернутый в махровую тогу, он сошел по лестнице в кухню – употребить немного моей еды.
– Знаешь что? – заныла я, семеня за ним. – Да я лучше буду брать уроки грамматики у Джорджа Буша или, не знаю, мастер-классы по цирюльному делу у Лемми из «Моторхед»[81], чем советы по воспитанию – у тебя.
– Штука в том, подруга, что мальцу не нужна нянька. В его возрасте
Меня бесила его невежественная борзость.
– «Все будет зашибись, братан». – Это я изобразила его выговор. – Вот твой ответ на любую проблему – от парковочного штрафа до трахеотомии.
Арчи глянул на меня с укоризной:
– Мерлину с тобой все равно что на «тарзанке»: невидимая пуповина не отпускает. А ты отрежь. Пусть летит, парит...
– Тебе звук «бдыщ» ничего не говорит? – холодно отбила я. – Сдается мне, мать знает, как лучше.
– Херня. – Он развернулся ко мне: – У мам винегрет в голове. Мне мама говорила, что все хорошее достается тем, кто умеет ждать, кроткие-де наследуют землю и, ага, не в деньгах счастье. Это все куча теплого конского навоза. Довожу до твоего сведения, попка моя сладкая: твой сын считает, что ты постоянно суешь нос не в свое дело... Хотя, думаю, ты это уже прочитала у него в Фейсбуке.
– Да мне
– Ты хочешь, чтоб Мерлин был нормальным, – а в чем она, норма эта, блин?
– Ты не врубаешься, да? Когда женщина беременна, гадаешь, когда ж ребеночек пошевелится? Так вот, ответ –
– У Мерлина же фотографическая память – вот пусть и проявляет, – схохмил Арчи. – У меня такое чувство, что у пацана с головой все будет как надо. А пока дай ему наделать ошибок – нажраться, вдуть кому-нибудь...
– Вдуть? – ахнула я в ужасе. – Он не горнист, Арчибальд.
– Ты единственная женщина в его жизни, и тут уже попахивает греческим мифом.
– Хватит пошлить. В Мерлиновых чувствах нет ничего неприличного.
– Может, и так, живи мы в Тасмании. – Арчи откровенно веселило мое замешательство. Он практически высунул локоть в невидимое окно и только что не насвистывал.
– Ты отвратителен!
Я нахлобучила крышку на пищевой контейнер и крепко ее захлопнула – изо всех сил стараясь скрыть и свои чувства. От ярости я взялась изображать жертву домашнего произвола – чистить овощи и греметь сковородками, выпуская в потолок тонкие струйки дыма из ноздрей.
Я не разговаривала с Арчи до явления Мерлина с тренировки по теннису в местном спортзале. Он ворвался – вихрь локтей и коленей – и обнял меня с обычным пылом, от которого у меня внутри все грозило пойти микротрещинами.