Мальчик на берегу океана

«Сэр,

Весьма рад, что могу, наконец, дать вам доказательство моей дружбы и того уважения, которое питает к вашим заслугам король. Мистер Овертон, хранитель Минта, получил назначение в таможню, и король обещал мне сделать новым хранителем мистера Ньютона. Должность эта самая подходящая для вас. Это значит быть главным распорядителем Монетного двора. Жалованье — пятьсот или шестьсот фунтов в год, а работа не будет отнимать у вас слишком много времени. Было бы желательно, чтобы вы приступили к ней как можно скорее; а я тем временем позабочусь, чтобы вам выправили надлежащую грамоту… Итак, рассчитываю увидеться с вами в скором времени в городе, дабы привести вас облобызать руку нашему монарху. Думаю, что вы сможете поселиться поблизости от меня. Остаюсь, сэр, покорным слугой.

Ч. Монтэгю».

МИНТ

Минт, или Монетный двор, находился между внутренней и наружной стенами лондонского Тауэра. По обе стороны от узкой булыжной мостовой стояли склады, конюшни, мастерские, каретные сараи и дома должностных лиц. Все это было деревянное, по большей части старое и обветшалое. Толстые брусья подпирали покосившееся двухэтажное жилище инспектора — управляющего делами. Инспектор был подчинен хранителю: его дом, окруженный чахлым садиком, находился напротив башни, носившей название Алмазной. Хранитель подчинялся Мастеру, который жил в городе и непосредственно делами Минта не занимался. Таким образом, фактическим хозяином был хранитель. На ночь дубовые, окованные железом ворота Тауэра запирались на замок, улочку освещали четыре масляных светильника на столбах и караулили сторожа — дремучего вида ребята, которые сами были непрочь поживиться охраняемым добром.

Указ о назначении был подписан; после коротких сборов, во второй половине апреля новый хранитель прибыл в Минт. Хмурый, с поджатыми губами, непроницаемо-молчаливый, обошел производственные помещения и мастерские. Коротким кивком отвечал кланяющимся полуголым рабочим в кожаных фартуках.

Была ли эта должность в самом деле «самой подходящей» для Ньютона, как уверял его милорд Монтэгю? Само по себе монетное дело ничего сложного и непонятного для него не представляло: Ньютон и сам мог бы поучить других искусству литья, сам умел держать в руках щипцы и молот. Устройство машин ему как механику было ясно. Но руководить производством, распоряжаться людьми?..

Он был немолод. Он чувствовал, что в каком-то высшем смысле его роль в науке сыграна. Надо было подумать о том, как жить дальше. Не потому ли он принял предложение Монтэгю? И может быть, оттого и напустил на себя особенно суровый вид, чтобы скрыть свою неуверенность.

Второго мая 1696 года Ньютон принес положенную присягу. Он по-прежнему числился членом Тринити-колледжа и профессором Лукасовской кафедры, но, по сути дела, с университетом было покончено. Ему предоставили жилье в доме прежнего хранителя, где он жил до осени, а затем переехал на Джермин-стрит, в получасе ходьбы от Тауэра.

РЕФОРМА

Лишь только стало известно о смене денег, столицу охватила паника. Все старались сбыть обрезанные старые кроны. Никто не хотел их брать. Было объявлено, что 4 мая 1696 года — последний день приема старой монеты в уплату налогов. Никогда еще в подвалах казначейства не скапливалось столько денег. Груды серебряных и золотых монет лежали прямо на каменном полу. Во дворе при свете факелов рабочие, стоя перед наскоро сложенными, гудящими печами, под присмотром солдат, лопатами швыряли монеты в плавильные тигли.

Наутро толпа возбужденных горожан собралась перед Тауэром. В открытые ворота одна за другой въезжали подводы, нагруженные слитками. Раздавались угрозы. Полиция его величества кулаками и пинками восстанавливала уважение к власти.

Тем временем за стенами крепости шла спешная работа. Число штамповальных машин было удвоено; огни десяти печей с вмазанными в них котлами, каждый из которых вмещал до трехсот килограммов жидкого серебра, горели днем и ночью. В мае на Монетном дворе было занято 160 рабочих (позднее их число увеличилось до пятисот) и 33 лошади. Металлургическим процессом лично руководил Ньютон.