Мальчик на берегу океана

Сиятельный покровитель ученых был неплохим человеком — добрым и по-своему преданным науке. Он хотел «как лучше». Но Флемстид обиделся. Он увидел в предложении принца недооценку своего труда. Вообще Флемстид все больше замечал, что комиссия относится к «Истории Неба» как к своей собственности. Не договорившись окончательно с автором, начали печатать первый том. Потом принц Георг умер, на второй том денег не хватало, и дело застопорилось. Отношения между директором обсерватории и президентом Королевского общества становились все более прохладными; Флемстид во всем видел подвох, и не чей-нибудь, а Ньютона. Вдобавок его имя почему-то оказалось вычеркнутым из списка членов Общества. Однако Ньютон понимал, какую ценность представляет каталог Флемстида. Пользуясь своим влиянием, он добился от государственной казны средств на продолжение издания. Указом королевы был учрежден специальный комитет для надзора над работой Гринвичской обсерватории и помощи королевскому астроному.

Председателем комитета, разумеется, оказался Ньютон. Будь обстановка спокойней, милостивому вниманию королевы можно было бы только радоваться: обсерватория давно нуждалась в ремонте. Здание обветшало, инструменты, когда-то приобретенные Флемстидом, пора было заменить новыми. Да и сам хозяин был уже не молод; ему необходимы были помощники. Но для измученного подозрениями Флемстида увидеть в роли инспектора и контролера ненавистного ему Ньютона было только новым оскорблением, новым незаслуженным ударом судьбы. От Флемстида потребовали, чтобы он явился в Королевское общество для официального отчета.

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Дневник Джона Флемстида

«26 октября 1711 г., пятница. Лондон. — …Навстречу мне вышел д-р Галлей. Предложил выпить с ним чашку кофе; я отказался. Слуга помог мне подняться по лестнице, и когда я вошел в комнату наверху, там были сэр Исаак Ньютон, секретарь д-р Слоун и д-р Мид. Это и был весь комитет! А я-то хорошо знаю, что из этих трех два последних — подголоски первого: прав он или нет, все равно они будут на его стороне. После некоторого молчания первым заговорил сэр Исаак Ньютон; он сказал, что комитет желает знать: в каком состоянии находятся инструменты обсерватории и что это за ремонт, о котором я просил? Я ему ответил, что ремонт всегда производило казенное ведомство и что я добавлял средства от себя; но сейчас неподходящее время года, решили отложить ремонтные работы до февраля, а там они, конечно, этим ремонтом займутся. А что касается инструментов, то все они мои собственные: некоторые были мне переданы в дар покойным сэром Джонасом Муром, а другие изготовлены по моему заказу и оплачены из моего кармана. Все это ему отлично известно, и он только притворялся, что не знал. Он ответил: «В таком случае у тебя не будет ни обсерватории, ни инструментов». Тогда я ему показал дарственную за подписью сэра Джонаса Мура, и что она была выдана мне при свидетелях; рассказал, как после смерти сэра Джонаса возник спор о наследстве между его сыном и мной и как нас разбирал суд, причем свидетели подтвердили, что инструменты, книги и прочее сэр Джонас Мур подарил мне насовсем.

Все это, как мне показалось, сильно его разозлило; и он повторил, что-де отнимет у меня и мою обсерваторию, и все инструменты; потом повернулся к доктору Миду, а тот, как заводной, все кивает головой. Я говорю сэру Исааку, что, по-моему, Королевское общество должно помогать мне, а не совать палки в колеса. Он спрашивает д-ра Слоуна: что это я там говорю? Слоун ответил, что я прошу о содействии. Потом я еще сказал, что для моего каталога выгравирован титульный лист и портрет принца Георга, чтобы преподнести королеве, а я об этом ничего не знаю; у меня хотят похитить плоды моего труда, а я выложил больше двух тысяч фунтов на инструменты и на все остальное. И вот тут этот невоздержанный человек впал в бешеную ярость. «Так, значит, по-вашему, мы воры? Мы украли ваши труды?» Я ответил, мне жаль, что они себя так ведут. После этого он окончательно разошелся, осыпал меня непотребной бранью — «щенок» и «молокосос» были самые невинные из употребленных им слов. Я ему только сказал, что я с глубочайшим почтением отношусь к воле ее величества, уважаю честь нации и так далее, но что такое отношение ко мне — это позор для нашей страны, для Королевского общества и, конечно, для его президента.

Под конец он оскорбил меня, применив рукоприкладство… и… и повторил его, а еще сказал, чтобы я не смел выносить из обсерватории ни один инструмент, потому что до этого я говорил, что если меня выгонят из обсерватории, я заберу с собой мой секстант. А я только желал ему, чтобы он умерил свой пыл и сдержал свои страсти, и говорил ему спасибо всякий раз, как он называл меня дурными словами; и уже когда шел к двери, добавил, что господь помогал мне до сих пор, поможет и впредь; и что мудрость небесная выше земной, что я поручаю себя богу; и все такое…