Мальчик на берегу океана

О том, что произошло дальше, можно сказать коротко. Второй том «Британской Истории Неба» под редакцией Эдмунда Галлея вышел в 1712 году. Флемстид обратился с прошением к лордам казначейства выделить для него четыреста экземпляров. Ему прислали триста, и он их сжег. У него был свой план — издать самому весь каталог заново. Но 31 декабря 1719 года, в новогоднюю ночь, похожую на те бессчетные звездные ночи, которые он провел в башне у своего телескопа, королевский астроном умер. Третий том «Истории Неба» был выпущен после его смерти.

Спор Ньютона и Флемстида — не спор о приоритете. Флемстид принадлежал к тому типу ученых, которых Фрэнсис Бэкон сравнивал с трудолюбивыми муравьями. Сам он в одном письме сравнил себя с каменотесом на строительной площадке. И он был прав. Он понимал, что он не творец, а чернорабочий. Роль ученых, подобных Джону Флемстиду, — накапливать наблюдения, собирать факты. Эта роль неоценима. Ибо факты, как известно, — сырье науки. Но и только. Создавать теории, обобщать, словом, воздвигать дворец научного знания — дело других, творческих и синтезирующих умов.

Ньютон знал цену Флемстиду и знал цену себе. Этим объясняется его раздражение, когда после многих лет усердной службы Флемстид забастовал, отказываясь выполнять роль адъютанта при полководцах науки — Галлее и Ньютоне. Этим объясняется и то, что суровый Ньютон смотрел всегда сверху вниз на своего «брата» — что так обижало честного Флемстида. Это не был спор конкурентов, и в этом смысле он нисколько не походил на вражду Ньютона с Гуком из-за первенства в открытии всемирного тяготения или спор с Лейбницем об анализе бесконечно малых.

ЕЩЕ О БРАХИСТОХРОНЕ

1699

Лейбниц. «Вечно этот Лейбниц!..» — как сказал бы Ньютон, если бы узнал, что и триста лет спустя имя старого соперника, как эхо, будет звучать вслед за его именем. Но сейчас мы их не противопоставляем друг другу. Существует формула Ньютона — Лейбница, объединяющая обе части анализа — дифференциальное и интегральное исчисления. Два сына великого столетия, закрывшие за собой его врата, — для нас они союзники, соратники, почти братья.

…Пора досказать и эту историю.

В конце восьмидесятых годов в Лондоне появился блестящий молодой человек по имени Никола́ Фацио де Дюйе, дворянин, родом из Швейцарии. Ему было двадцать три года. Он успел объездить несколько стран, побывал в гостях у известных ученых, завязал знакомство с политиками, в Нидерландах сумел даже каким-то образом предупредить принца Вильгельма Оранского, будущего английского короля, о готовящемся против него заговоре.

Фацио был строен, хорош собой, красноречив и обворожителен. Он мог бы вскружить голову любой женщине. Но женщины не могли утолить его тщеславие. Фацио мечтал преуспеть в науке. Он увлекался астрономией — придумал объяснение, откуда взялись кольца у Сатурна. Кроме того, он был сведущ в алхимии и, как передавали, владел секретом приготовления эликсира жизни. Его довольно холодно встретили в Оксфорде, зато в Кембридже он понравился всем. Там его и представили Ньютону.

В первом же разговоре с автором «Начал» Фацио объявил, что он намерен сделать то, чего никто еще не сделал, — раскрыть суть великого открытия Ньютона, земного притяжения. Непобедимая притягательность была во взгляде карих глаз Фацио, в его вкрадчивом голосе. Недаром он сумел очаровать стольких славных и великих. Обворожил он и одинокого стареющего Ньютона. Возвращаясь в Лондон, Фацио слегка простудился. Он написал Ньютону слезное письмо, в котором горячо прощался со своим учителем перед близкой смертью. Встревоженный Ньютон послал ему 14 фунтов стерлингов. Фацио мгновенно поправился. Ньютон прислал ему второе письмо, сообщил, что он подыскал для него свободную комнату рядом со своим жильем и готов выхлопотать для Фацио место в Кембриджском университете. Странная дружба становилась горячее день ото дня.

В салонах и научных собраниях, где бы он ни появлялся, Фацио не уставая пел хвалы своему великому другу. Будь он богат, он воздвиг бы ему мраморный монумент, пусть потомки узнают, что нашелся человек, который сумел оценить гения при его жизни. Под конец Фацио договорился до того, что-де сам бог возвестил ему его миссию — открыть англичанам глаза на величие Исаака Ньютона. Фацио был своеобразной личностью, — наполовину интриган и честолюбец, наполовину юродивый.

Впрочем, скоро он надоел Ньютону. Дружба пошла на убыль. Но в 1699 году произошел эпизод, который их снова сблизил. Эпизод этот был связан с уже известной нам задачей о брахистохроне.

В журнале «Записки лейпцигских ученых» появилась статья, автором ее был Готфрид Лейбниц. Он с гордостью сообщал, что решить задачу, предложенную Иоганном Бернулли, ему удалось лишь благодаря тому, что он владеет новым математическим методом — исчислением бесконечно малых. По этой причине задачу решили, кроме него, маркиз Лопиталь и доктор Исаак Ньютон.

Все это звучало немного обидно, даже дерзко. Все знали, что Лопиталь обучался математике у Лейбница. Выходило, что Ньютон тоже в некотором роде ученик Лейбница.