Мальчик на главную роль

Захожу в класс, а там — Люська дежурная. Мел раскладывает, вешает географическую карту. Меня увидела и рот разинула. У неё рот, оказывается, как у щуки.

Я плечами пожал и на своё место сажусь. Достаю учебники, будто бы почитать хочу географию (такой я вид для Кирюхи делаю), тут Милка входит и завертелась передо мной:

— Здравствуй, — говорит, — здравствуй! Как поживаешь?

Я пальцем в висок постучал: рехнулась, мол, или как с поживанием? А она садится, ко мне наклоняется и шепчет:

— Честное пионерское, никому не скажу. Честное ленинское. Это правда?

— Что, — говорю, — правда?

— Что машина за тобой приезжает с киностудии и тебя возят в кино сниматься?

Она протараторила, как будто урок отвечала, а я должен ей пятёрку поставить.

— Правда, — говорю, — а что?

Она молчит, смотрит на меня, так и ест меня глазами. Надоела мне. Стал читать про погоду, что на неё влияет и как, а Милка не унимается:

— Скажи, как ты туда попал, в кино, за что тебя туда взяли? А что ты там делаешь? Тебя в кино покажут?

Я только слушаю её, в географию смотрю и киваю.

Тут она выскочила из-за парты, и слышу, как за моей спиной Люське тихонько говорит:

— Его в кино показывать будут.

На перемене уже все знали, что про кино — это правда.

Кирюху я спросил:

— Ты чего от меня бегаешь?

А он молчит и в окно смотрит.

— Ты, — говорю, — будешь со мной разговаривать или как?

Тогда он говорит:

— Мог сам мне про кино сказать, чтобы я не последним в классе это узнавал. Все спрашивают, как тебя в кино выбрали, а я и не знаю.

Тут я ему рассказал, как в трамвае ехал, как меня усатый настиг и что из этого получилось. Кирюха удивлялся и всё повторял: «Да ну?!» И мы с ним помирились.

После уроков вместе вышли из школы и пошли к дому. У нас проходными дворами пройти можно. А между дворами, там, где гаражей понастроили, тупик есть. В этом тупике Репа с двумя парнями из их класса нас поджидал. Мне Репа сказал:

— Мы тебя, киноартист, немного подгримировать хотим, чтобы ты красивей вышел.

А у меня в пять часов вечера съёмка.

— Согласен, — говорю, — но только один на один.

— Ну, держись, звезда экрана.

Он размахнулся, но Кирюха кинулся ко мне, и удар пришёлся Кирюхе по уху. Я, заслонённый Кирюхой, оглянулся и увидел, что те двое наступают на нас сзади. Одному я двинул в живот головой. И началась драка.

— Беги! — кричит мне Кирюха. — Я сам!

Но я лицо рукой прикрыл, а другой молочу направо и налево. Мне тоже достаётся, но не по лицу.

А Кирюха, который никогда не дрался и драться не умеет, не падает, хотя удары на него сыплются — будь здоров!

— Беги! — кричит. — Я прикрою тебя. Не трогайте его, не смейте его трогать!

В разгар этой потасовки какой-то автомобильщик к гаражу вышел. Мы с Кирюхой его не видели, но только Репа и те двое бросили нас и унеслись галопом. А дядька подходит к нам и спрашивает:

— Что, ребята, здесь происходит?

Мы с Кирюхой не ответили, подобрали портфели и ушли.

Ухо у Кирюхи вспухало на глазах. И губа — тоже. Да и весь он был побитый. Но вид у него был молодецкий, и шёл он гордый, и доказывал мне, что мог вполне прикрыть мой отход и что я должен беречь свою внешность.

Я засмеялся, когда он сказал про внешность, но Кирюха обиделся, и тогда я сказал ему:

— Ты здорово дрался. Молодец.

Глава четырнадцатая, которая приводит нас в гастроном

Дома отец сидел за столом, уткнувшись в книгу. Никогда я не видел, чтобы отец читал, и поэтому так удивился, что не сразу заметил, что эта книга была сценарием. Я на очки уставился. В очках отец на себя не был похож.

Отец засуетился, когда меня увидел, как будто ему стыдно было, что он читает сценарий, и я сделал вид, будто не заметил, что он там делает за столом. Но он сам сказал:

— Вот читаю. Хорошая вещь.

Мы помолчали.

— Я тебе поесть приготовил, — сказал отец.

Кухня у нас то же, что передняя. Дверь с лестницы открывается прямо в кухню. И я только открыл дверь, увидел, что на плите что-то варится в кастрюле.

— Каша гречневая, — объяснил отец. — Повар один интервью в газете давал. Как он с нашими спортсменами на Олимпийские игры ездил и там их всё кашей гречневой кормил. За границей гречневой каши днём с огнём не сыскать.

Мы разложили кашу в тарелки и принесли в комнату. Отец аккуратно закрыл сценарий и отложил его на диван. Нарезал хлеб, и мы уселись друг против друга.

— Чай-то забыл! — спохватился отец и пошёл кипятить чайник.

Я слышал, как он наливает воду в чайник и как гудит водопроводная труба. Давно мы не сидели с отцом друг против друга, вот так, как сейчас.

— Я ведь твою зарплату сегодня получил, — сказал отец. — Хорошо тебе платят. Я деньги в коробочку из-под чая положил. Только пирожные купил и тебе — вон там, посмотри… на тумбочке лежит.

Я оглянулся. На тумбочке лежал пакетик. Я оставил кашу и развернул бумагу. Там была белая нейлоновая рубашка. Точно такая, как Кирюхе в прошлом году на день рождения подарили.

— Здорово, — сказал я.