Мальчик. Рассказы о детстве

Самое скверное, что она была ужасная неряха и грязнуля. Противно было смотреть на её серый засаленный фартук, на замызганную старую кофту, всю в чайных потёках, с налипшими крошками и присохшими комочками яичного желтка. Но противнее всего были её руки, чёрные от сажи и въевшейся грязи, – будто она с утра до вечера горстями закидывала уголь в топку. Тут важно помнить, что это были те же самые руки, которыми она лезла в стеклянные банки, чтобы достать нам на пенни ирисок, или мармеладок, или засахаренных орешков, или какого-то другого лакомства. В те времена особых требований к гигиене никто не предъявлял, и никому, а уж тем более миссис Пратчетт, не приходило в голову пользоваться совочками для сыпучих продуктов, да этих совочков тогда ещё и в помине не было. При виде того, как грязные пальцы миссис Пратчетт, с траурной каймой под ногтями, отколупывают со дна банки квадратики шоколадной помадки, думаю, даже изголодавшийся бродяга не стерпел бы и сбежал из этой лавки подобру-поздорову.

Но мы – терпели. Ради этих сластей мы ещё и не такое готовы были стерпеть. И мы просто стояли и хмуро смотрели, как мерзкая старушенция ковыряется в стеклянной банке чёрными замурзанными пальцами.

И второе, что мы больше всего ненавидели в миссис Пратчетт, была её жадность. Чтобы получить самый обычный пакет для покупок, надо было потратить все шесть пенсов сразу, в один заход. А не потратил – получай свои конфетки в кульке из обрывка газеты: специально для этого миссис Пратчетт держала на прилавке стопку старых «Дейли миррор».

В общем, как вы уже поняли, с миссис Пратчетт мы враждовали и были бы рады ей насолить, да не знали как. Идей на этот счёт появлялось много, но ни одна не работала – точнее, ни одна до того памятного дня, когда мы нашли дохлую мышь.

Великий Мышиный Заговор

Однажды мы с моими четырьмя друзьями приметили, что одна половица в углу классной комнаты прибита непрочно и отходит. Мы поддели край доски перочинным ножом и обнаружили довольно вместительную полость. Мы решили, что это будет наш тайник, куда можно складывать сладости и всякие мелкие сокровища, например каштаны с бечёвками (для игры в «каштаны»), земляные орехи или птичьи яйца. Каждый день после уроков мы впятером оставались в классной комнате и, дождавшись, пока все разойдутся, проверяли свои богатства. Иногда мы что-то забирали из тайника, иногда, наоборот, подкладывали.

И вот как-то раз, приподняв заветную половицу, мы обнаружили среди наших сокровищ дохлую мышь. Мы очень оживились. Твейтс поднял мышь за хвост, радостно помахал ею перед нашими носами и спросил:

– Ну, что мы с ней сделаем?

– Фу, какая вонючая! – крикнул кто-то. – Выкинь её скорее в окно.

– Погоди, – сказал я, – не выкидывай.

Твейтс заколебался. Все обернулись и смотрели на меня.

Когда пишешь о себе, в первую очередь надо быть правдивым. Правда важнее скромности. Поэтому я должен заявить прямо, что именно мне, а не кому-то другому, пришёл в голову этот дерзкий и блистательный план – Великий Мышиный Заговор. В жизни у каждого бывают моменты славы, и мой момент наконец-то наступил.

– Давайте, – сказал я, – подкинем её в какую-нибудь из стеклянных банок миссис Пратчетт? Она запустит свою грязную руку за конфетками, а вытащит дохлую вонючую мышь.

Остальные четверо воззрились на меня в изумлении. Лишь через минуту, когда гениальность моего замысла стала до них постепенно доходить, они начали ухмыляться. И хлопать меня по плечу. И восхищаться, и приплясывать от радости.

– Так и сделаем! – восклицали они. – Прямо сегодня! По пути домой! Идея твоя, – сказали они мне, – значит, тебе и подбрасывать дохлятину в банку.

Твейтс вручил мне мышь, и я сунул её в карман брюк. Мы впятером вышли из школы, решительно пересекли Соборную площадь и направились в кондитерскую лавку. Нами овладели азарт и кураж. Мы ощущали себя бандой головорезов, которая идёт на дело – грабить поезд. Или взрывать полицейский участок.

– Только смотри кидай в ту банку, куда она часто заглядывает, – наставляли меня товарищи.

– Ага, кину в банку с бомбами, – отвечал я. – Бомбы всегда в ходу, и они всегда у неё стоят на прилавке.

– У меня есть пенс, – объявил Твейтс. – Я попрошу шербет-шипучку и лакричный шнурок. Она отвернётся, а ты в этот момент и подсунешь мышь в банку. Вот это будет бомба!

Так и договорились. В лавку мы входили задрав нос: ещё бы, мы же победители, а миссис Пратчетт – жертва. Стоя за прилавком, она, как всегда, подозрительно оглядывала нас злобными поросячьими глазками.

– Мне, пожалуйста, одну шербет-шипучку, – вежливо сказал Твейтс, подавая монету.

Я держался за спинами остальных, но когда миссис Пратчетт на секунду отвернулась за шипучкой, я быстро шагнул вперёд, приподнял тяжёлую стеклянную крышку и закинул мышь в банку. А потом бесшумно вернул крышку на место. Моё сердце бешено колотилось, ладони мгновенно вспотели.