Мальчик с Голубиной улицы

Он остановился со своим сундучком посреди переулка, выбирая направление, и дымил трубкой, как маленькая фабричная труба. Бушлат трещал на его могучей груди и не разлетался на куски разве только оттого, что был туго, крест-накрест перетянут пулеметными лентами.

Мальчики, загипнотизированные пулеметной грудью, окружили «Жаркого», молча разглядывая солидный, на медной цепочке свисток и свободно подвешенную на поясе, длинную, до колен, деревянную кобуру маузера.

— А что это у вас тут? — спросил Котя и осторожно ткнул в нее пальцем.

— Музыка, — ответил «Жаркий».

— Нет, серьезно, — сказал Котя.

— А то шучу!

— А как это открывается? — не унимался Котя.

— Подрастешь — узнаешь, — ответил «Жаркий».

Он пошел по нашему спокойному, заросшему лютиками тихому переулку, и мальчики, глядя на него, шли тоже вразвалку, выпятив грудь, покачивая плечами, согнув в локтях руки с дутыми бицепсами, чуя, как вздымается и трясется под ними океанская земля.

— Идите к нам, у нас большой двор, — приглашал Кошечкин.

— А у нас колодец во дворе, — говорил Микитка.

— Чур! Я первый его увидел! — кричал я.

— Эй-эй, вы, буйки! — сказал «Жаркий».

— Аппеннинский полуостров похож на сапог, правда? — ошалело сказал вдруг Котя.

Но, видно, не по географической карте знал землю «Жаркий». Он переплыл все моря и океаны и видел все своими глазами, видел великое множество разных людей — и таких, как Котя, тоже встречал на каждом меридиане. Он поглядел на Котю и надвинул ему картуз до самых глаз. Мальчики побежали за «Жарким», а Котя с разинутым ртом остался один.

Матрос выбрал наш двор. Может, этому посодействовал возвращавшийся из кузницы Давид. Встретив матроса, он как-то особо заинтересованно и удивленно-радостно взглянул на его кузнечную грудь.

— Очень хороший из тебя молотобоец, — сказал он и, вместо приветствия, стукнул по груди ладонью, как бы пробуя кованое железо. И морячок также стукнул по груди коваля. И оба они остались довольны друг другом.

— Ну, так пойдем к нам, — сказал коваль.

Только матрос вошел во двор, Чижик тут же попросил бескозырку, долго вертел ее в руках, заглядывая внутрь, изучая швы этого произведения портовой швальни, соображая, как это сделано, цокал языком, находил некоторые недостатки, но в общем, одобрительно хмыкая, должен был признать, что сшито крепко.

На пороге «Жаркий» остановился и посмотрел на свои запачканные в глине башмаки.

— Хозяюшка! — сказал он голосом, от которого задрожали стекла. И кот Терентий, любивший тихую, вежливую жизнь, недовольно зажмурился: «Ах, не так громко!..»

— Ничего, ничего, — сказала тетя, хотя только накануне она выскоблила пол.

Он вошел в комнату, оглядел фикус и плюшевых мишек с бисерными глазами и сказал:

— Подходящий кубрик.

Деликатно переставляя ноги, прошел он по скрипучей половице, осторожно повесил на гвоздь свою бескозырку, открыв большую глянцевую, наголо бритую розовую голову и как-то сразу вступил в семейный домашний круг.

Из огромных карманов он добродушно, точно яблоки, выложил на стол две зеленые лимонки.

— Не вертись там! — в ужасе крикнула тетка.

— Спокойно, — сказал матрос, — сейчас познакомимся.

Он полон был щедрой доброты могучих и сильных людей, которым никогда не приходится никому завидовать, наоборот — от переполняющей их силы готовых одарить других.

Большая, тяжелая, татуированная якорем матросская рука осторожно потрясла мою руку.

— Здравствуйте, — прошептал я, стесняясь, подавленный его силой и могуществом.

— Яша? — спросил он, предполагая, очевидно, что всех местечковых мальчиков зовут Яшами.

— Скажи дяде, как тебя зовут.

Я ответил.

— А, Илька! Это тоже можно, — сказал он. — А вот Иваська тоже неплохо.

— А кто такой Иваська? — спросил я.

— Есть такой, — ответил он, и его лицо стало каким-то мягким и слабым.

— А где он живет? — спросил я.

— В Херсоне он живет, вот где он живет.

— А как его фамилия?

— А фамилия его Малько, Малько из Херсона.

— А как ваша фамилия? — не унимался я.

— Так то ж моя фамилия Малько.

— Ну, теперь скажи дяде стихотворение, — потребовала тетка.

— Я лучше покажу мускулы, — сказал я.

— Зачем дяде твои мускулы?

— А ну, давай, давай мускулы! — сказал Малько.

И упругими железными пальцами он тихонько помял надувшиеся бугорки на моей руке.

— Я еще на руках могу, — сказал я, расхрабрившись. И прошел на руках до стены, и постоял возле нее вниз головой. — Хотите, я вам дам послушать море! — закричал я с восторгом и побежал за розовой раковиной.