Мальчик с саблей (сборник)

– Может быть, не наладили контакт с местными жителями? – спросил Риттерберг, дантист, швейцарский подданный, похожий на зубного врача ничуть не более, чем на швейцарца, таких ребят в черном Апату насмотрелся еще в Лиссабоне до начала войны.

– Любите мистификации, Рихард? Что могут противопоставить регулярной армии дикие пещерные люди? Вы представить себе не можете, какой разрыв между человечьими племенами создан техническим прогрессом. Мы входим туда, куда считаем нужным. Жапонезы тоже могли бы использовать остров по своему разумению. Хотя там, на Анъяре, мы почувствовали себя экипажем Кука. Туземцы – натуральные людоеды, безо всяких преувеличений!

Метрдотель невольно прервал их беседу, подойдя, чтобы принять заказ. А Апату на секунду выпал из реальности и снова замер у дверей казармы, вглядываясь в сплошную стену леса. Из ниоткуда пришла стрела, стоявший рядом капрал осел на землю, царапая пробитое горло, а с вышек заговорили пулеметы.

А ведь если прийти на Анъяр сейчас, то и от нас – ни следа, подумал полковник. Тишь да гладь, божья благодать. И бамбуковые колья. Который раз Апату пытался выдавить страх через смех, и весело становилось всем вокруг, только не ему.

Тут подали закуски.

* * *

Глупо надеяться, что можно вернуть всё к началу начал. Чужеземцы хотят жить с нами. Так что иди к своему падре. Учи его колдовство.

Так говорит Дедушка.

Многое ли мы знаем и можем прочесть в родственных душах? Всегда ли помыслы и поступки тех, кто рядом, совпадают с нашими ожиданиями? А если и в близких скрыты великие тайны, что же говорить о чужих людях, чья жизнь идет другой дорогой и по неизвестным правилам…

Какие картины открываются цыганке перед раскиданными картами? О чем думает африканский бушмен, глядя на звездочку спутника, внезапно замерцавшую на небосклоне? К кому обращается шаман, с пеной на губах воющий над бубном? Много ли разглядишь бескрайней ночью в неверном свете цветных сполохов над ледовитыми берегами?

Было ли кому-то дело до смешного круглолицего папуаса – мы же вряд ли отличим анъяра от самоа или тунгару, правда? – за четыре месяца проделавшего путь почти в десять тысяч километров к сокровенной цели? Чужеродная песчинка в людской пустыне, он прокатился из края в край мира, почти не оставив за собой следа.

Капитан сухогруза, болтающегося между Сингапуром и Панамским каналом, обрадовался лишней паре рук. В этих краях пассажиры – редкость. Увалень-туземец хорошо говорил по-испански и португальски, умел готовить и выбирать сети, и капитан взял его на борт без оплаты – в обмен за работу. До первого южноамериканского порта.

«Саоан-кьонг», – назвал себя абориген. «Сан Конг», – как услышал, записал капитан в подчищенный французский паспорт моряка, купленный в Макао за гроши вместе с целой стопкой английских, американских и японских удостоверений.

Из вещей матрос Сан имел лишь австралийский полевой ранец да тяжелый грязный мешок, в который заглядывать никому не захотелось.

Судно неспешно шло на восток. Штиль, не свойственный Океании в это время года, капитан счел за добрый знак. Однажды на корме он застал матроса Сана склонившимся над горсткой черных перьев. «Ты что делаешь?» – спросил капитан. В ответ матрос протянул ему ощипанную курицу и ощерился в придурковатой улыбке.

Когда они пришли на остров Пасхи, матрос словно обезумел. Сел на четвереньки и, прикрывая глаза рукой, осторожно выглядывал из-за борта. При виде исполинских голов начинал нечленораздельно балаболить на своем языке, и снова прятался, и снова выглядывал – обезьяна, ей-богу.

А мешок открыл таможенный офицер в порту Эсмеральдас. Зачерпнул полную горсть черного вулканического пепла и вопросительно посмотрел на неуклюжего месье Конга, пожелавшего сойти на берег и добраться до Кито.

– Сажа жирная, хорошее мыло получится, – объяснил круглолицый моряк. – Еще до войны собирались выпускать, а теперь говорят: вези образцы.

Тем временем в потную ладонь офицера перекочевала розовая жемчужина, достаточно крупная, чтобы навсегда забыть и про француза Конга, и про его экзотический груз.

Неделей позже сухопарый индеец, приплывший из сельвы на воскресный рынок в Напо, задумчиво смотрел то на смешные разноцветные бумажки, столь ценимые в городах, то на странного круглобокого мужчину невиданного племени, объясняющего на языке белых, что хочет купить каноэ. Индеец не верил бумажкам, но верил предчувствиям. С легкой душой он расстался с долбленной из цельного дерева лодкой, лишь бы толстощекий путешественник никогда больше не встречался на его пути.

* * *

Там, где воды Амазонки замедляют свой бег, разливаясь сложнейшим лабиринтом проток и рукавов, далеко за условной перуанско-бразильской границей, тихо плыло легкое одноместное каноэ. Грузный гребец лишь изредка касался воды коротким веслом, иногда казалось, что он уснул.