Мальчик с татуировкой бабочки

– Постараюсь. Переработаю, как скажете, – нашелся я и тут же, не удержавшись, спросил: – А наши ребята поедут на чемпионат мира?

– Поедут, – все еще хмурясь, ответил начальник.

– А я смогу освещать еще и чемпионат мира, чтобы, так сказать, лучше проникнуться духом соревнования, победы и гордости за родной вуз?

Шеф некоторое время молчал, глядя на меня и гоняя с зуба на зуб дужку очков, а потом уже более мягко сказал:

– К этому разговору вернемся, когда я увижу конечную версию материала. Решение приму с учетом его читабельности.

***

Вечером я сидел на кухне общежития и наблюдал за уныло булькающими в кастрюле макаронами. Ситуация с поездкой на чемпионат мира складывалась таким образом, что главред готов дать мне это задание, если сейчас я напишу хороший текст о чемпионате России. Иначе сразу послал бы меня подальше с моими желаниями. Видимо, не все горят желанием освещать студенческую самодеятельность, раз он готов и дальше делать ставку на меня – конечно, при условии, что я уловлю суть его требований. Но вот беда: качество студенческого рэпа напоминало бульканье макарон в кастрюле, и как писать об этом хотя бы без сарказма, я не представлял. Однако расклад был простой: либо я пишу честную статью и гнию дальше, либо вру, что все замечательно, и получаю волшебный билет в страну чудес. Собственно, так и устроена вся наша жизнь.

В этот момент (с точки зрения дальнейших событий – еще один перст судьбы, только непонятно, указательный или средний) на кухне появился Петр Мороз: свеженебритый, свежепомятый, свеженемытый, и так далее. В общем, настоящий работник науки. Скорее всего, даже свежеподдатый – тоже, кстати, как настоящий работник науки.

– Здорово, Матти. Задумался? Макароны у тебя пригорать начинают.

– Ох, верно, спасибо.

С нарочито деловым видом я принялся спасать макароны из кастрюли, но Мороз не уходил.

– Так о чем задумался-то? Вижу-вижу, что-то тебя гложет. Поведай – может, я чем помогу. Хоть не себе, так другому лучше сделаю.

– Да как бы тебе сказать… – Я некоторое время колебался, но все же решился рассказать в общих чертах. – По сути, извечный вопрос: деньги или честь. Написать хвалебную статью о плохом соревновании по рэпу и расти карьерно, или настрочить как есть, зато быть честным с собой.

– А… Ну да, это понятно. Раньше для меня вопрос вообще не стоял: честь превыше всего. Но с тех пор я многое переосмыслил. Решать, конечно, тебе, но послушай меня… – Мороз сделал такой многозначительный вид, что даже начал икать. – Твоя честь желудок не накормит и кошелек не наполнит. Зато… ик! Кошелек позволит тебе восстановить даже по… ик! …рушенную честь. Так живут все. Ик! Даже вот эти… Ты тут про рэперов говорил… ик! Так вот, они прямо поют, типа: «У меня есть борода и меня… берут»… Ик! Ну, ты понял, «берут»! Они там, на эстраде, все педики, через задницу туда попадают. Ик… И даже открыто говорят об этом. Бабло решает! Ик!

«Да если бы вопрос был в одной только заднице, я б даже не задумался, – усмехнулся я про себя. – Но… Тут не в попу кончат – в душу плюнут, а это перенести гораздо сложнее».

Петр все еще вещал о новом «анальном» порядке этого мира, перемежая речь икотой. Я задумчиво ковырял макароны, которые прижарились ко дну кастрюли. Заметив, что его вещание не особо меня впечатляет, сосед решил уйти, но напоследок выдал мораль:

– В общем, давай, работай, потом тебе все простят. Добивайся успеха. Только это… Ик… в жопу не давай! Пойду чего-нибудь выпью от икоты.

«Да уж знаю, чего ты собираешься выпить, – подумал я. – Жопа для тебя важнее чести. Понятно, честь свою уже всю порвал, вот и несешь целостность ануса, как знамя, хоть есть чем гордиться».

А потом осознал: человек остается человеком, пока ему есть чем гордиться. Будь это честь или девственность задницы. Если бы Мороз еще и зад свой предоставлял в пользование, моральное падение не позволило бы ему и дальше цепляться за жизнь. Собственно, что меня ждет в честной жизни здесь? Разве что этот духовный стержень – честность к самому себе. Не берусь сравнивать различные приоритеты, так как не знаю критериев, но стержень этот сродни гордости за то, что не давал никому в попу. Ничего хорошего в дальнейшей жизни здесь я не видел. А значит, путь мне уготован только один: светлый путь в беленькую имени Петра Мороза, пока однажды не проснусь и не пойму, что в пьяном угаре все-таки потерял последнее.

***

Через два дня широкий и звучный текст лежал на столе перед редактором. Я сидел на стуле, ожидая решения. Читал редактор долго – впрочем, не так долго, как я писал. Хоть и запал был, и сила воли, а все-таки писать против своих ощущений, «по заказу» было тяжело. Не мой тон, не мой настрой, не мои мысли, не мои ощущения. Насколько же мне удалось вжиться в роль пройдохи репортера?

Наконец редактор добрался до последнего абзаца. Медленно прошелся глазами по тексту. Точка. Отложил черновик в сторону. Посмотрел поверх очков на меня. В этот раз очевидного презрения нет, но и радушной улыбки тоже.