Мальчик-убийца (СИ)

Макс свирепо посмотрел на Колесниченко. Тот безмятежно улыбался.

— Мама стихи — вещь интимная, понимаешь? Ты мне ведь тоже не показывала свои стихи, правда?

Татьяна Прокофьевна пас не приняла и намек сына пропустила между ушей.

— Скажешь тоже! Я — твоя мать, с чего это я тебе буду показывать свои стихи. Они, во-первых, взрослые, а, во-вторых, это ты мой сын. Ты мне должен показывать что-то, а не я тебе.

— У меня, знаешь ли, тоже стихи взрослые. Нет, не про девочку, в которую влюбился, нет.

— А про что?

— Ну, мама, ты даешь! Прямо как по Жванецкому — один будет выходить и читать произведение, а другой тут же будет объяснять, о чем это, да? О чем стихи? Да обо всем! Обо мне, об окружающем меня мире, о людях… Вот, например, стихи о пуле!

— О пуле? — теперь уже был удивлен КГБ-шник.

Ну, о пуле, обо мне… Вот, слушайте…

Я — пуля на излете,
Летящая во тьму
И нет в моем полете
Ни сердцу, ни уму

Ни цели нет, ни места

И нет пути назад
Везде в полях окрестных
Такие же лежат

Я упаду куда-то

Лететь недолго мне
Я — рядовая дата
Не на своей войне.

Воцарилась тишина. Первой, конечно же, неловкое молчание нарушила мама.

— Ну, в принципе, неплохо. Рифма хорошая, ритм. Но какое-то похоронное настроение… Почему лететь недолго? Куда упаду? Почему не на своей войне, при чем тут война вообще? — Татьяна Прокофьевна снова оседлала своего любимого конька. Она разбиралась во всем, ее мнение было главным и все люди на земле должны быть благодарны ей за то, что она это свое мнение соизволила высказать.

Макс молчал. А Сергей Колесниченко как-то очень уж задумчиво посмотрел на Максима.

— Да уж… По-взрослому, ничего не скажу… А еще что-нибудь можешь прочесть?

— Почему нет? Пожалуйста.

И Макс, глядя в упор на Колесниченко, стал читать.

— Не все на свете можно объяснить
Не все, что в мире есть, дано измерить
Когда течет ручей, ты хочешь пить
Когда надежда есть, ты хочешь верить

Но нужен ли очередной вопрос?

И что с того, что ты ответ узнаешь?
Ты думал, что во сне опять летаешь,
А оказалось, что ты просто рос.

Воспринимай все так, как видишь сам

И ты откроешь многое впервые
Стремиться к неизведанным мирам
Почетнее, чем знать, что есть такие.

И музыка — гармоний тонких нить

В иное лишь тебе откроет двери
Не все на свете можно объяснить,
Не все, что в мире есть, дано измерить!

На этот раз замолчала и Татьяна Прокофьевна. Наверное, все же осознала, что 12-летний мальчик читает стихи, которые не всякий взрослый напишет. Феномен Ники Турбиной в СССР раскроется только в 80-х, она ведь только родилась — в 1974 году. Поэтому стихи Максима Зверева, которые он напишет только через двадцать лет, сейчас произвели на его мать сильное впечатление. И не только на мать…

— Спасибо, Максим. Я тебя понял. Но, думаю, чтобы тебя понять лучше, нам надо еще встретится. — Колесниченко сделал паузу. Потом встал из-за стола.

— Ну, что ж, спасибо, дорогие хозяева, за угощение, за прием, но гости, наверное, надоели вам, да и пора мне — служба. С Максимом я поговорил, мне, в принципе, достаточно, но завтра я все-таки приглашу его к нам в управление. Это больше по линии спорта — в «Динамо» хотят на него посмотреть, возможно, пригласят на сборы.

— Завтра же школа, — привычно вскинулась Зверева.

— Можете не беспокоится, Татьяна Прокофьевна. В школе у Максима полный порядок, да Вы и сами его дневник, наверное, смотрели, а я в школе договорился. Так что, Максим, завтра жди звонка, позвонят тебе и расскажут, куда и во сколько прийти. Понял? — Колесниченко подмигнул Максу.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Буду ждать изо всех сил. — с улыбкой ответил Макс.

— Да, кстати, ты форму спортивную с собой возьми, капу не забудь. Самбовки и куртку выдадим.

— Капа — это что? — проявила неосведомленность Татьяна Прокофьевна.

— Капа, мама, это вставка такая во рту, накладка на зубы, чтобы их не выбили, и чтобы челюсть не сломать, — ответил Макс.

— Какие там челюсти, кому ломать? — вскинулась сразу Зверева.

— Мама, это боксеры все надевают, обычная вещь. А как боксировать по-другому?

— А самбовки, куртка зачем?

— А Максима сразу проверят и по боксу, и по самбо. Он у вас вундеркинд, говорит, что дед его тренировал, да? — Колесниченко улыбнулся Максу, уже язвительно.