Мальчик в лесу

— Не смотри так, Тима, я ведь не притворяюсь. Просто у меня ноги обмороженные. Я в войну в детском доме жила. Маленькая была совсем, меньше тебя. Голодно, холодно… Топлива не хватало, и нас водили в рощицу сучья собирать из-под снега. А обувь какая у нас, городская обувь. Ботики я носила красненькие, резиновые, в них снегу набьется, и не вытряхнешь никак. Да я и не понимала, что можно обморозиться. Только плачу, бывало, потому что щиплется… Другие детишки тоже плачут, а воспитательница говорит; «Дети, давайте песню споем, тогда веселей работа пойдет!» И вот мы песню поем. Была такая песня, до сих пор ее помню: «Здравствуй, гостья Зима! Просим милости к нам, песни севера петь, по полям и лугам!..» В сорок третьем году это было, Тимоша, в трудный военный период.

Обулась, выжала носовой платочек. Повесила его сбоку на свою клетчатую сумку, чтобы просох. Ручка у сумки веревочкой замотана, неловко и непрочно, по-бабьи.

Тимофей смотрел, и жалость его взяла почему-то.

— Ах, Тимоша, мое поколение много всего перенесло. Тебе и не представить. А я, между прочим, не горюю… В конце концов, это все на пользу, Тимоша, человек в трудностях приобретает характер. И я даже горжусь, что я не белоручка, что могу себя обслужить и нигде не пропаду.

Вот какие нелепости случаются, думал Тимофей, пока слушал ее. Сколько на свете баб и девок, тьма-тьмущая, но учителю Лыкову именно эта понадобилась, Вера Ивановна. Почему? Зачем Дмитрию Алексеевичу такая жена — старая и смешная? Эка, войну помнит!

3

Лыков ничего был учитель. Тимофею не нравилось только, что девчонки шибко в него влюбляются. Самые разные девчонки — старшеклассницы и помоложе. На переменке Лыков пройдет по коридору, девчонки вытаращиваются и ну вертеться, ну хихикать, будто их щекочут. А Санька Желтякова, дочка продавщицы, до того втюрилась, что начала печной известкой щеки белил. Однажды набелилась сверх меры, стала на снежную бабу похожа, Дмитрий Алексеевич заметил и спрашивает:

— Тебе нездоровится, Желтякова?

— Да, — говорит, — сердце.

— Иди домой, я отпускаю.

— Ой нет, Дмитрий Алексеевич! Зачем, Дмитрий Алексеевич!.. Я на вашем уроке досижу.

Когда шли домой после уроков, Тимофей эту Саньку головой в сугроб запихал, чтобы остыла маленько от любви.

Весной, перед каникулами, Тимофей принес в школу два патрона от сигнальных ракет. Настоящие были патроны, один с зеленой каемкой, другой — с красной. Тимофей их получил от Кольки Бубнова, который на аэродроме служит. Одну ракету, зеленую, Тимофей в уборной зажег. Здорово получилось: из картонной гильзы искры снопами летели, потом зеленое фырчащее пламя и дым винтом! Ребята, которые в уборную набились, как ошпаренные выскочили. Смеху было!.. А вторую ракету, красную, Тимофей решил в классе поджечь, чтобы всех девчонок настращать до смерти. Зажег потихонечку, а ракета, наверно, попалась бракованная — вдруг завизжала свиньей и стала вырываться из рук. Сразу раскалилась, ладонь жжет, не ухватишь никак! Хохот в классе, вопли, а Тимофей сам напугался — чувствует, не удержать. До последней секунды терпел — сиганула ракета в стенку, от нее в другую стенку и пошла кружить по полу… Бой в Крыму, все в дыму, ребята в окно прыгают…

Вбежал в класс Дмитрий Алексеевич, еще не понял, что это такое, но сразу ногами на ракету — затаптывать!

— Дверь настежь! Окна!!

Вынесло дым, Дмитрий Алексеевич стоит на остатках ракеты, и брюки у него тлеют.

— Кто сделал?!

— Я, — сказал Тимофей.

— Балбес! Вон отсюда! Хотя нет, приберешь в классе, потом выгоню.

Тимофей принес веник, начал подметать сажу и какие-то серые хлопья — непонятно, откуда эти хлопья взялись. Дмитрий Алексеевич волком глядит.

— Быстрей!!! — И вдруг подскочил, выбил веник: — Покажи руку!

А на руке у Тимофея уже волдыри вспухают, пальцы блестят, как насаленные.

Дмитрий Алексеевич притащил Тимофея в учительскую, достал из шкафа тюбик — вроде как с зубной пастой, только по-иностранному на тюбике напечатано, — стал обмазывать руку.

— Вандал, — шипит сквозь зубы, — еще лекарство на него тратить, я из города еле выписал… Не дергайся!! Что за штуковину поджег?

— Патрон… ракетный…

— Рукой зачем хватался?

— Удержать думал, а она…

— Глуп! Эту мазь не стирай. Пятерню не завязывай. Вечером ко мне домой придешь! Ар-р-р-тиллерист!

Будь на месте Лыкова какая-нибудь там учительница, вышибли бы Тимофея из школы. Хотя, понятное дело, такая история не повторится. Во-первых, ракет больше не достанешь, а во-вторых, Тимофей не настолько глуп, чтобы снова домашний салют устраивать. Хватит. Рука полмесяца допекала, и неизвестно, как бы зажила, если бы не Дмитрий Алексеевич. Весь заграничный тюбик на нее выдавил.

Нет, Лыков ничего был учитель… В общем, Тимофей его уважал. И когда эта самая Вера Ивановна сказала на просеке, что телефонный разговор касается Лыкова, Тимофей решил ее проводить. Несмотря на все дурные приметы.