Мальчик в непроницаемой коробке

Отталкивая кусочки моей надломившейся жизни отвращением к ней, я ненамеренно упал в глухую шахту, сделанную ребёнком в своей чувственности. И провалился внутрь сброшенного в неё воспоминания. Соединяясь в поклонительно огалактизирующие мальчика завихрения, слетались на его красоту хищные инфекции, звёздным самосжиганием привлекая к себе зрительные прикосновения мальчика. И через ожоговые расцелостливания остающихся от них ранок, впархивая в его тело. От этого мальчик постоянно болел. И был очень слаб. Ему лишь оставалось прятаться от преследований. В тёмной башенке заброшенного дома мальчик ощупывал заносимые к нему на балкон ветром времени листья неслучившихся в его жизни событий, высыхавшие на разодранных о ржавые перила в слепых ловлениях настоящего ладонях мальчика. Одно из следивших за ним созвездий рассыпало свои разноцветные блики в осколках стекла, показывая мальчику насколько он прекрасен. И хотя его глаза были покрыты слепыми пятнами касаний яркого света преследователей, он все же успел себя рассмотреть. И увериться в своей красоте. Прежде чем в его лицо, изрезанное осколками разбитого взрывом звезды стекла, ворвалась грубая инфекция. Выевшая всю прелестность его облика. Кажется, я ей тоже показался привлекательным. Это, конечно, лестно, но поскольку сейчас я есть исключительно боль, то и ощутил я лишь страх и страдание. Инфекции начали сплочаться хищными стремлениями попаданий внутрь моего тела. Теперь они меня съедят без остатка. Надеяться мне больше не на что. Спасибо Вам, мальчик, Вы совсем не ругали меня. Мне ведь и так было бесконечно плохо здесь находиться.

Разбухшие до предела бутоны звёзд распахнулись взрывами, выбрасывающими раздробляемости моих кристаллов и прятавшего меня от мира сердца мальчика вдаль от этих ужасных мест.

3

Конфетные отблески

Дети бросали в меня камни. И я постепенно деревенел от синяков. Вскоре я понял. Эти камни и были мной. После взрыва ракушка под мои левым глазом раскололась, и событие выплеснулось из неё. А теперь, пытаясь выжить, бесконечно воспроизводило само себя. Поэтому и случилось моё ошибочное воплощение в разных его элементах.

Взмах открыления предъонулительной разрываемости облачающего меня события всерплением в него Вашего проникновения смёл всех моих обидчиков в пустоту. И поднявшуюся в воздух пыль соударительного дробления рассыпанных отсутствлением их рук кристаллических остатков моего существования, я вдохнул сохранённым в событии вторением себя самого. Разосколочнившись по тканям своих легких. Так я снова зацепился болью за жизнь.

Это была защитница обижаемых и гонимых детей. Увиденное мной на дне моря событие не обмануло меня. Вы действительно существовали. И действительно могли спасти меня от любого обидчика.

Взяв меня на руки, Вы гладили течениями своих прикосновений мои листья, возбужденно шелестевшие и, срываясь с ветвей, набивавшиеся в мои глаза зеленью. От этого мои мальчишеские черты начинали мреть на затмевавшей их древесности, обагряемой талостями изрезавших меня кристаллов, теряющих самообладательную устойчивость от Ваших прикосновений к блеклой проявляемости моей кожи.

Я беспокоился о своей почти всеместной растенийности. Ведь едва ли я буду достоин Вашего внимания, если не смогу полностью стать мальчиком. Но Вы встревожены не были. Вы знали как превратить меня обратно в ребёнка. Кажется, я Вам очень понравился. Раз уж Вы решились на такую сложную затею даже не имея возможности заглянуть под мою кору. И узнать как я выгляжу без оличевшей меня древесности. Теперь я лишь надеялся снова стать ребёнком. Коим и был всегда прежде.

Нам точно не придётся ждать миллионы лет пока эволюционный отлив вернёт меня в состояние мальчика. Распирая изнутри Ваши движения, острения зародышево тянулись в сторону непоправимой спутанности моего эволюционного пути, бросаясь на нити его узла овиваниями разрезов. И Вы выплеснули их неудержимость на внутренние стенки самоисцеленной оболочки удерживавшего нас в себе события, оберегая меня от беспорядочности повреждений. Через оставленный острениями разрез засквозило криками, вытравленными искомой Вами операционной из пациентов наполнявшими её болью и страхом. Жестяной рваностью своих тел крики превращали лаконичное рассечение в стремительно пожиравшую оболочку эрозию впадения в операционную. Пытаясь сохранить хотя бы небольшие части себя, бесповоротно утратившее целостность событие разлетелось медленно затухающими отсветами нашей встречи по моему существованию.