Мальчик в полосатой пижаме

– Ты сказал, что собираешься к кому-то в гости, – не отставала Гретель.

– Извини, – Бруно лихорадочно соображал, как бы ей ответить, – я тебя плохо слышу. Повтори, пожалуйста.

– К кому ты собирался пойти? – прокричала Гретель, наклонясь к брату, так что ему уже было не отвертеться.

– Ничего я такого не говорил.

– Нет, говорил. Этот кто-то подумает, что ты про него забыл.

– Чего, чего?

– Бруно! – В голосе сестры послышалась угроза.

– Да ты совсем с ума спятила!

Бруно попытался представить дело так, будто сестре померещилось, но его интонациям не хватило убедительности, ведь он не был прирожденным актером, как бабушка.

Гретель тряхнула головой и ткнула в брата указательным пальцем:

– Что ты сказал, Бруно? К кому ты собирался пойти? Кто он? Говори! Здесь нет никого, с кем можно поиграть… Или есть?

Перед Бруно стояла сложная задача. С одной стороны, их с сестрой сближало очень важное обстоятельство – оба не были взрослыми. И хотя ему в голову не приходило спрашивать Гретель, как она себя здесь чувствует, велика вероятность, что в Аж-Выси ей так же одиноко, как и ему. Ведь в Берлине она играла с Хильдой, Изабель и Луизой. Они, конечно, противные девчонки, но во всяком случае она с ними дружила. Здесь у Гретель не было никого и ничего, кроме коллекции безжизненных кукол. И кто знает, вдруг Гретель и вправду потихоньку сходит с ума? Возможно, ей уже начинает казаться, что куклы с ней разговаривают.

Но с другой стороны, нельзя отрицать тот факт, что Шмуэль – его друг, а не ее, и Бруно не желал делиться им с сестрой. А значит, ему оставалось лишь одно – соврать.

– У меня появился друг, – начал он. – Новый друг, с которым я вижусь каждый день. И сейчас он меня ждет. Но ты ведь никому об этом не скажешь?

– Почему я должна молчать?

– Потому что он не всамделишный друг. – Бруно постарался изобразить смущение. У него был свежий пример перед глазами: вот так же выглядел лейтенант Котлер, когда его подловили на отце-профессоре, уехавшем в Швейцарию. – Мы вместе играем.

Сперва Гретель вытаращила глаза и только потом расхохоталась.

– Воображаемый друг! – заливалась она. – В твоем-то возрасте! А не пора ли поумнеть?

Бруно изо всех сил притворялся, будто ему стыдно и неловко, чтобы Гретель, не дай бог, его не раскусила. Он ерзал на кровати, избегал встречаться с сестрой глазами – и все шло как по маслу. Возможно, он не такой уж плохой актер. Для пущей убедительности ему захотелось покраснеть, но это никак не удавалось, тогда Бруно принялся вспоминать разные неловкие ситуации, в которые когда-то попадал, – а вдруг сработает.

Он припомнил, как забыл запереть дверь в ванную, вошла бабушка и все увидела. Вспомнил, как, подняв руку в классе, назвал учительницу «мамой» и все смеялись над ним до упаду. Вспомнил, как рухнул с велосипеда на глазах у девчонок: он решил выполнить сложный трюк, но в результате больно ударился головой и разревелся.

И ведь сработало! Щеки Бруно медленно заливались краской.

– Нет, ты только посмотри на себя, – засвидетельствовала Гретель происходящее. – Ты весь пунцовый.

– Я хотел сохранить это в тайне.

– Воображаемый друг, надо же! Честное слово, Бруно, ты – безнадежный случай.

Бруно улыбнулся. Плевать ему на то, что говорит сестра, потому что он твердо знал по крайней мере две вещи. Первое: он сумел обмануть Гретель. Второе: если среди них и есть «безнадежный случай», то это не он.

– Оставь меня в покое, – сказал он. – Я хочу почитать книгу.

– А почему бы не улечься на спину, не закрыть глаза и не попросить воображаемого друга, чтобы он почитал тебе вслух? – Гретель развлекалась от души; теперь у нее появился новый повод дразнить брата, и грех было таким поводом не воспользоваться. – Зачем самому пыхтеть над буквами?

– А может, попросить его выкинуть всех твоих кукол в окно?

– Попробуй – и тогда пеняй на себя, – посерьезнела на миг Гретель. Но Бруно не надо было предупреждать, он и так знал, что тронуть куклы сестры – смертельный номер. – А вот скажи-ка, братец, что ты со своим воображаемым другом такое вытворяешь, что настолько им дорожишь?

Бруно задумался. И понял, что ему очень хочется рассказать кому-нибудь о Шмуэле – не все, конечно, но так, самую малость, – и вот сейчас ему представляется такой случай, причем признаваться в действительном существовании друга совсем не обязательно.

– Ну, мы разговариваем обо всем. Я рассказываю ему о нашем доме в Берлине и о всяких других домах и улицах, о лотках с овощами и фруктами, о кафе на тротуарах и о том, что субботним днем лучше не гулять по центру города, иначе тебя затолкают. А еще я говорил ему о Карле, Даниэле и Мартине, о трех моих верных друзьях на всю жизнь.

– Очень увлекательно, – саркастически заметила Гретель. Недавно у нее был день рождения, ей исполнилось тринадцать, и с тех пор она полагала, что сарказм – высшее проявление изощренного ума. – А о чем он тебе рассказывает?