Мальчики для девочек, девочки для мальчиков

Если он долго не спал и изо всех сил бодрился, начинала хромать нога – то одна, то другая. Если позволял себе отдохнуть и чересчур расслабиться, опять то же самое. Это дает о себе знать возраст, вот и все. Возраста было не так уж много – лет-то всего тридцать девять! – но проблема хромой ноги вошла в его жизнь, когда ему было от силы тридцать. Тогда это его напугало: он не был готов признать, что приходит старость. Просто не верилось, что когда-нибудь он не сможет скакать без устали, сколько захочет, а хотелось ему всегда. Боль превосходила все вообразимые пределы, но самое удивительное, что никаких ее причин обнаружить так и не удалось.

Он взял стул, стоявший у рабочего стола в гостиной, и перенес к окну. Сел на него и стал смотреть на улицу и на небо. Да, местечко тут, конечно, депрессивное: сплошной туман, кругом все серое, мокрое и холодное. Но куда денешься? В Нью-Йорке тоже ничего хорошего. Какое место ни возьми, все дрянь, но люди живут везде. Дело не в месте. Пригороды Дублина, например, неплохое местечко, чтобы пожить там год-другой. Осло тоже – вполне годится в качестве временного пристанища. Но и в Дублине, и в Осло наверняка многие думают о том, как здорово было бы переехать в Сан-Франциско.

Ну вот, он отдохнул. Теперь может мыслить ясно. Два часа глубокого сна одновременно и взбодрили его, и вытащили на поверхность доселе где-то таившуюся хромоту, предупреждая, что пора сбавить темп. Они найдут новую няню. Убьют на это много времени, но найдут хорошую. Она будет жить с ними постоянно, внизу, а они наверху. Он будет работать каждый день, медленно и не напрягаясь, без спешки, не тревожась, не ставя себе никаких сроков, не задумываясь об успехе и выгоде. Садиться за работу надо будет часиков в восемь-десять и вставать из-за стола между четырьмя и шестью. После этого они вместе будут отправляться на долгую прогулку, или в поездку на машине, или куда-нибудь обедать, или в театр. Ложиться спать будут около полуночи. Пройдет издерганность, жить будут плавно, только настоящим. Станут воспринимать все легко и не будут требовать многого от себя самих. Не будут изводить детей лишней опекой и станут относиться к ним спокойнее.

Что до покупки дома, то это всегда правильно. Тем более тут как бы сразу два дома. Каждый, конечно, маловат – что верно, то верно, – но все-таки это две отдельные квартиры, каждая с ванной, кухней, собственным входом и верандой; каждая с хорошей мебелью, с коврами, портьерами на окнах и без излишеств, что обеспечивает легкость поддержания порядка. Участок имеет ворота, которые в любой момент можно запереть, отгородившись от улицы. Хороший дом, хотя и похожий чем-то на корабль в тумане. Но все равно хороший дом, да и океан не так уж далеко, его даже видно и с лестницы, и в окна задних комнат. И в том, что вокруг всегда летают чайки, тоже нет ничего плохого.

Он честно не мог понять, почему им никак не выстроить в этом доме нормальную жизнь, почему перед ними все время маячит соблазн оттуда съехать. Ну да, он узкий, зажат с обеих сторон такими же домиками, и весь его объем вытянут главным образом вверх, почти без глубины, но в нем все есть: и холл, и гостиная с печкой, и основная спальня, и кухня с обеденным пространством, и заднее крыльцо, и большой подвал с гаражом и кладовкой. А ведь есть еще вторая спальня, из которой внизу они устроили детскую, а наверху он в этой спальне вроде как должен был работать, но потом от этого отказался – слишком тесно. Да прекрасный же дом!

Тут он услышал, как его зовет женщина, в голосе которой уже звучали панические нотки:

– Дорого-ой! Где ты?

– Здесь. Сижу у окна в гостиной.

– Зачем? Что случилось?

– Проснулся.

– Бога ради, ложись в кровать. Я тут лежу, не сплю, слушаю каждый звук, перепугалась до смерти.

Мужчина подошел к кровати, сел.

– Ты бы накинул что-нибудь. Холод жуткий.

– Да мне не холодно.

– Что случилось? Почему тебе не спится?

– Я замечательно поспал, но потом проснулся и решил немножко походить, только вот нога у меня опять крякнулась, поэтому я сел у окна. А ты почему проснулась?

– Я всегда чувствую, когда тебя нет в постели. Я это чувствую прямо сквозь сон. Пугаюсь и просыпаюсь. Тебя не было больше года, и все это время рядом со мной было это холодное пустое место. И я теперь никак не могу привыкнуть к тому, что ты вернулся. Что случилось-то?

– Со мной все прекрасно. Просто я думал, что просплю до вечера, но вот… Выспался!

– Так ты что, больше не ляжешь?

– Пока нет. Мне ведь, вообще-то, раннее утро всегда нравилось. Когда-то я вставал на рассвете. Конечно, после того, как спал всю ночь, а не так, как сейчас, но все равно. В этот час все такое новое, чистое и печальное… Да, полное печали и смирения, но хорошего такого смирения, каким бывает объят человек, которого ждет работа, и он к ней стремится.

– А ты? Ты тоже полон печали?

– Я говорю о безличной, обобщенной печали. О тишине, царящей в городе на рассвете. Конечно, и я полон печали. И ты, и Джонни, и Рози.