Мальчики и другие

Он предугадал, что на веслах Глостер станет благонамеренней, успокоенный плеском; пока ждущие остальных катера не скрылись из виду, зачинщик «Самоконтроля» не произнес ни слова и Никита почти перестал различать его за его же коленями, огромными, как два холма. Когда они достаточно отдалились, Глостер сложил весла, собрал пальцы в замок и сказал, что еще до того, как на складах иссякнет инсулиновый запас, он намерен покинуть совместный лагерь, где ему не могут вменить никакого полезного дела; таким образом, завтрашний концерт оказывается последним, который Глостер сможет увидеть живьем, и он просит Никиту устроить это; ты бы мог посадить меня в амфитеатр с профсоюзами, подсказал он, так меня не заметит почти что никто, и ты сам не будешь уверен, остался ли я после первых вещей. Будем считать, что так ты расплатишься за сегодняшнее приключение, исполнитель; я, по крайней мере, не прошу для себя никаких посвящений, даже и тайных. Я займусь этим, проговорил Никита и, освоившись с новостью, предположил: видимо, ты не желаешь, чтобы тебя одного прибивали к потолку, раз рассказываешь мне такое, но когда бы я мог выбирать, то скорее бы предпочел девочкин сук, чем китайское чаепитие. Прекрати это сразу, сказал Глостер, расстегиваясь от солнца, я не стал бы ни о чем с тобой говорить, если бы мне не было ясно, что нужное время настало, и потом, я почти убедился, что республика если не прямиком, то окольно толкает меня ровно к этому выходу. Этот никчемный вызов на спектакль, видимо, обновил меня в общей памяти и так единственно смог помешать мне; но я ставлю на твой завтрашний выход, он должен заставить их все позабыть. Я не люблю эту присказку о быстроте, повторяемую вольнокомандующим по всякому поводу, я думаю, что все, что чего-нибудь стоит, случается долго и никогда до конца, но со мною самим все вышло именно так, как настаивает Трисмегист: я случился один раз и быстро, но потом еще долго считал, что продолжаюсь, пока на декабрьском отчетном меня наконец не отсеяли с первого ряда в седьмой. С тех пор я стал заметно глупеть, исполнитель, печальная песня; но в мае на пустошах я понял, что с концом моей видимости началась история моего исчезания и она будет длиться несравненно дольше, что бы со мной ни произошло. После седьмого ряда был восьмой и четырнадцатый, а потом не осталось и этого; в феврале меня вывели из совета по ближнему бою, в марте вышла последняя реплика в «Панче», и этим течением меня очевидно выносит наружу: что же, теперь я вложусь в это сам, ни на кого больше не полагаясь.