Мальчики и другие

В пустом читальном зале она утвердила перед собой камеру и раскрыла подшивку их «Родника» с полустертым клеймом 1989 на обложке: Наташа решила, что составит обзоры их литературных страниц за каждый год своей жизни с рождения по две тысячи пятый, когда она сама в первый раз здесь опубликовалась. Восемьдесят девятый оказался не лучшим для старта: на почти сотню выпусков было две с половиной полосы со стихами, в большинстве своем бодрыми, но все равно будто бы не совсем живыми; она начала было наговаривать это на камеру, но скоро осеклась, догадавшись, что такая подача способна задеть вдруг набредшего на ее видео автора этих самых стихов или, скажем, кого-нибудь из его родственников, сохраняющего в секретере эти же номера. В конце концов, она никогда не ощущала себя вправе кого-либо так уж критиковать, и браться за это теперь было вдвойне неуместно; на ее удачу на второй в году литстранице оказалось пронзительно странное стихотворение, отсылавшее явно к чернобыльской катастрофе, пересказанной здесь в виде легенды о Вавилонской башне: строители почему-то были в черных повязках, и, когда башня переломилась от взрыва, они сняли их и переплели вместе, чтобы связать распавшиеся половины обратно. Автора звали Аркадий Адашев, и фамилия эта казалась знакомой: после, за монтажом, Наташа вспомнила, что в прошлом году в доме художника была выставка, где на стенах висели железные рыбы и вроде бы водоросли; она написала товарищу из союза, и тот объяснил, что рыб выставлял другой Адашев, по имени Антон: на прицепленном фото с открытия стоял мглистый пенсионер в оловянной бороде поверх советского пиджака.

Наташа поблагодарила и не стала пока продолжать выяснение; в томе за девяностый год обстановка оказалась уже другой: на восемьдесят выпусков пришлось семь литстраниц, общее настроение их было, не постеснялась сказать она, более честным, чем в предыдущем году: даже в немногих женских вещах говорилось о жизни, скользящей как на катке, о растерянных ивах над озером и последних осенних мухах. Мужчины же прощались с дачами, беседовали кто с костром, кто с туманом, мерзли на футбольных трибунах и вспоминали отцов; от Адашева было два стихотворения в ноябрьском выпуске: бескровная дачная же зарисовка и в паре с ней непроницаемый с первого взгляда текст в шестнадцать строк о человеке, запертом в «глубокой комнате» за золотыми дверьми: по вечерам он смотрит в «белый экран», но, когда к нему приходят другие люди, он должен притворяться мертвым. Можно было подумать, что это написано по мотивам какой-то древней компьютерной игры, но, прочитав все вслух до конца, Наташа вздрогнула от догадки: это был Ленин в мавзолее, «одинокий как никто». Пересматривая дома отснятое, она посмеялась своей реакции: такое выражение лица давалось не каждому анбоксеру-стотысячнику, она добавила таймкод «Самое большое удивление в моей жизни»; первый обзор намотал за неделю совокупно под триста просмотров, неплохо для старта, муж поздравил ее как умел, и к вечеру она решила поговорить с ним о своей находке.

Не знаю, почему я никогда не замечала эти стихи, призналась Наташа: я смотрела все эти подшивки еще в школе, я должна была обратить внимание. Ты хочешь сказать, что они все же лучше, чем те, что обычно печатают здесь, подстерег ее муж; я совсем не об этом, сразу же разозлилась она: они просто другие, ты сам это видишь, я не понимаю, как я могла их проглядеть и почему мне никто ничего не сказал. Муж улыбнулся: но кто должен был тебе что-то сказать: все, кого ты к себе приглашала, если и говорили о ком-то еще кроме себя самих, то разве что о Пушкине; а этот Адашев, скорее всего, вообще здесь ни с кем не дружил, дались они ему. Ты говоришь, будто он уже умер и тебе это все равно, вскипала Наташа, а может быть, у него еще тысячи ненапечатанных стихотворений, гугл не знает его, я могла бы открыть его всем. Муж, всегда считавший, что он достаточно сочувствует Наташиным увлечениям, смутился от ее напора: ну возможно, он просто не хочет, чтобы гугл его знал, может быть, ему хватило газетных подборок и его не волнует мировое признание, тебе никогда не встречались такие авторы? Наташа не нашлась что ответить и только пожала плечами: мировым признанием в любом случае управляли тертые люди вроде того московского редактора, и вряд ли районный Адашев мог рассчитывать на их благосклонность; для себя самой она давно решила, что этим двум литературам лучше не пересекаться друг с другом, а жить совсем отдельно, чтобы никто никого не тревожил своим непониманием. Отправив мужа спать, она осталась в своей комнате, чтобы еще покопать насчет Адашева в сети.