Мальчики с бантиками

– И тебе не скажу, – ответил Савке Здыбнев. – Но, поверь, не за себя. За одного нашего дурака морду Витьке набил…

В одну из ночей Савка дневалил по роте, когда из Савватьева притащилась Бутылка, волоча за собой санки по снегу. Из кубрика боцманов вывели юнгу, с одеялом на плечах, в сильном жару.

– Что это с ним? – спросил Савка. – Простудился?

– Ну да! Мы не простудные… Он накололся!

– Как это… накололся? – не сразу понял Савка.

– Татуировку ему кто-то сделал. Говорят на Синякова.

Бутылка, прядая заиндевелыми ушами, повезла пижона в санчасть. Савка тут догадался, за что бил Витьку славный парень Здыбнев.

– А что он хоть наколол-то себе? – спрашивал.

– Да штурвал на груди… баранку с рогульками.

Боцмана гнали Савку из кубрика, чтобы не мешал досыпать.

– Штурвал, – сказал он, уходя, – это же старомодно. Сейчас с моторами. Медленный поворот – отработаешь одной рукоятью. Нужен резкий – кладешь на борт сразу две рукояти.

– Иди, иди! – выставили его. – Без тебя все знаем!

…В январе была прорвана блокада Ленинграда.

– Теперь бабушка выживет, – сказал себе Савка.

* * *

Шло время. Юнги учились, здоровели, глубоко дышали и всячески развивались. Морские понятия, всегда точные и кратко выраженные, мореходная техника, блещущая медью и оптикой, уже заполнили сознание юнг, – они входили в их быт, как неизбежные представления о жизни. Человек ведь не удивляется тому, что в мире существуют тарелки, ложки и вилки, – так же и рулевые стали считать неотъемлемыми от жизни секстан, эхолот, анемометр, одограф и пеленгатор.

Язык юнг тоже изменился.

– Сегодня, – говорил старшой, входя утром в землянку, – ветер от норд-оста, балла в три, не больше. На зюйде клубятся темные кумуле-нимбус. Наверное, я так думаю, опять будет снегопад…

Знание семафора приносило свои плоды. Раньше, издалека завидев своего товарища, юнги начинали орать ему, надрывая горло в крике. Теперь в каждую руку по шапке – и пошел отмахивать. Рулевые должны знать и астрономию; правда, без высшей математики, без телескопов. Алмазный небосвод над Савватьевом наполнился новой и понятной азбукой. Уже не просто глазели на звезды – искали, что нужно.

– Вот эта, ниже Гончей Собаки, видишь? Это Волосы Вероники, а между Медведицами, словно рассыпали соль, протянулось созвездие Дракона… Где же тут Честь Фридриха? Не могу найти…

Все почувствовали, что незаметно повзрослели. Ответственность, она ведь тоже подтягивает человека. Долг, честь, присяга – это не пустые слова, такими словами понапрасну не кидаются. Огурцов был малым добросовестным, но, помня завет отца, не желал быть выскочкой. А потому свою любовь к гирокомпасам, бурную и нечаянную, он от товарищей скрывал. Савкой двигал в этой любви простой интерес, в ту пору – еще мальчишеский…

До войны в Доме занимательной науки и техники Савка видел стиральную машину, которая казалась ему тогда чудом двадцатого века. И гирокомпас Аншютца внешне чем-то напоминал ее; но, заглянув сверху в стеклянное окошечко, он увидел там, конечно, не крутящееся в мыльной пене бельишко, а строгую румбовую картушку. Рядом с «аншютцем» в кабинете Сайгина стоял и «сперри», но Савку он менее привлекал из-за своей примитивности. Юнга разочаровался, узнав от мичмана, что ротор «сперри» при запуске подталкивают руками в направлении истинного меридиана…

Помогая мичману оборудовать кабинет, Савка, спрашивал:

– Вот соберем схему, тогда «аншютца» запустим?

– Нет нужной энергии. Гирокомпас берет судовой ток, перерабатывает его на генераторе в трехфазное питание, снабжая им матку и всю свою схему. Необходим и четкий пульс водяного охлаждения…

Савка немел от восторга! Два гирокомпаса Аншютца помещены в гиросферу, напоминавшую планету, – у нее были полюсные шапки и даже экватор с градусной маркировкой. Из учебника Савка уже знал: вскрыть гиросферу – значит разломать ее, гиросфера создается в точнейших лабораториях страны один раз и навсегда! Плавая в жидкости, как планета в мировом пространстве, гиросфера начинает свое движение – влево, вправо, влево, вправо: так она отыскивает истинный меридиан! Постепенно ее колебания становятся мельче, и, наконец, они затухают совсем – гирокомпас нашел истинный норд, стал показывать истинный курс!

Сайгин, радуясь тому, что сыскал в ученике беззаветную любовь к гирокомпасам, охотно давал объяснения.

– Все очень просто! – говорил он Савке. – Температура «шарика» в работе приближена к человеческой. Когда же термостат подскочит к сорока одному градусу, значит, между сферами перегрелась жидкость. В этом случае «горячка» гирокомпаса может привести к катастрофе весь корабль и его команду.

– А если я прохлопаю этот момент?

– Должна выручить автоматика. При перегреве в гиропосту корабля вспыхивают красные лампы аварийного освещения.

– А я… заснул и не вижу никаких ламп. Тогда как?

– Тебя разбудит сирена ревуна. Гирокомпас потребует, чтобы срочно усилили подкачку воды на помпе. Опасный жар в нем исчезнет, и гирокомпас сам погасит красные лампы. Снова врубит спокойные – синие… Ты штудируй учебник Дэ Михайлова, а читать профессора Бэ Кудревича тебе рановато.