Мальчики с бантиками

Финикин носил в кармане орех-двойчатку на счастье.

– Я верю в свою судьбу, – говорил он.

– Валяй, верь, – отвечал ему Поскочин…

Джек Баранов шлепнул Колю по спине, прямо по гюйсу:

– Чего загрустил, философ?

– Я грустно-радостный, пишется через дефис, – сказал Коля. – Радостный, что иду на флот. А грустный, что расстаемся…

– Флоты разные, но страна одна – встретимся!

– Этот вопрос остается для нас открытым, – отвечал Поскочин. – Не будем, ребята, забывать, что мы разъезжаемся не по домам из пионерлагеря. Мы едем сражаться, и правде надо смотреть в глаза… Все после войны мы собраться уже не сможем!

Двери навигационного класса, где заседала комиссия, вдруг распахнулись, и в коридор выглянул незнакомый капитан второго ранга.

– Товарищ Финикин… есть такой? Прошу в кабинет.

Сжимая в кулаке орех-двойчатку, Финикин исчез.

– Первый блин жарится, – заметил Артюхов.

Надзирательный «глазок» был предусмотрительно забит деревянным клином, чтобы юнги из коридора не могли подсматривать за своими товарищами. Игорь Московский приник ухом к скважине замка.

– Что там? – теребили его. – О чем говорят?

– Рыжий что-то о климате им вкручивает. Тепла ищет.

– Что он хоть просит-то у комиссии?

– Подлейшим образом на здоровье свое жалуется…

– Мерзавец! – озлобился Артюхов. – Ему, сквалыге, в Сочи да Пицунду хочется, а сам из трояков не выгребался.

Весь в мелком поту, будто уже опаленный южным зноем, из класса вдруг мешком вывалился в коридор ослабевший Финикин.

– Труба, – сказал он, прислоняясь к стенке.

– Какой флот достался тебе?

Финикин с трудом отклеил себя от стены.

– Каспий, – вздохнул он, – еду в Астрахань.

Поскочин даже завыл:

– У-у-у, пыли там наглотаешься, как на вешалке!

Артюхов сунул к носу Финикина здоровущий кулак.

– Домудрился? Хотел где потеплее, чтобы ватных штанов не таскать? Вот и заблатовался в самое пекло. Будешь с канонеркой торчать в Кара-Богазе, куда воду из Красноводска танкером завозят…

Финикин молча пошел прочь… Это уже отрезанный ломоть.

– Все справедливо, – заметил Московский.

Выкликнули Артюхова, и через минуту он выскочил в коридор, сияющий, ликующий! Лез целоваться, нежничал:

– Есть Балтика! Даже не просил – сами назначили…

Федю в классе любили, и все радовались за него.

Вызвали Колю Поскочина, держали за дверями очень долго. Слышался смех членов комиссии. Юнги в нетерпении подпирали стенки.

– Наш философ потравить обожает… заболтался там!

Поскочин вышел в коридор удивительно невозмутимый.

– Выбор сделан вне моего влияния. Вы же знаете, я просить не стану… Комиссия сама решила за меня – на Север!

Савка расцвел и обнял его:

– Как это хорошо! Мы будем вместе…

– Ты же в комиссии еще не был.

– Но я уже решил, что на Север… только на Север!

От дверей объявили:

– Юнга Баранов, просим пройти в кабинет…

Джек вдруг весь сжался, напружинился.

– Любой флот! Только бы на подплаве…

С этим и скрылся за дверью. Юнги обсуждали его мечту:

– Подлодки – это фантазия, а насчет флота Джек выбирать права не имеет. У него махонький троячок по метео затесался. Гул голосов в аудитории вдруг прорезало тонким всхлипом.

– Никак разревелся наш Джек Лондоненок?

Баранов выбежал в коридор – весь в слезах.

– Тихоокеанский? – спросили его.

– Хуже, – отвечал он, горько рыдая.

– Так что же хуже-то?

– Записали на Волгу… А я так мечтал… Хана мне, братцы!

Подходили юнги из другой роты, спрашивали тихонько:

– Чего это с ним? Или умер у него кто?

– Да нет. Все живы. А его на речку запекли.

– Ох, бедняга! Пусть плачет. Может, море и выплачет.

– Да не верят слезам нашим. Им пятерки подавай…

– Жаль парня, – расходились чужаки. – Обмелел он крепко.

Росомаха увел Джека за собой, дал ему свой носовой платок.

– На реках, – утешал, – тоже войнища. А реки и в Германии есть. Вот Одер, вот Рейн… всю Европу проскочишь, а войну закончишь на набережной в Берлине, где Гитлер мечтал в лунные ночи!

– На чем проскочу-то? – убивался Джек, плача.

– На бронекатерах… на чем же еще?

– Я подводные лодки хоте-е-ел… чтобы мне погружаться!

Артюхов толкнул Савку к дверям:

– Или не слышишь? Тебя зовут.

Савка шагнул в аудиторию, представ перед комиссией.

– Ленинградец? – спросили его. – А кто там из родни?

Савка подробно рассказал про свою бабушку все, что знал.

– Отличник? – Офицеры за столом комиссии переглянулись, отложили Савкино личное дело в сторону. – Думается, что с этим товарищем осложнений не возникнет. Ему прямая дорога на Балтику.

– Нет! – ответил им Савка.

– Севастополь? – спросили его, улыбаясь.

– Не надо мне ни Кронштадта, ни Севастополя… Хочу Полярный! Пожалуйста, очень прошу, пишите меня на Северный флот.

– Учти, – отвечали ему, – что Ленинград ты сможешь повидать лишь после войны. Отпусков не будет, а флот в Заполярье очень грозный флот… Там тебе будет нелегко, даже очень трудно!

– Это я знаю, – ответил им Савка.

Через несколько дней ему встретился Аграмов.

– Хвалю! – сказал кратко. – Служа на Северном флоте, ты очень многое повидаешь. Больше, чем где-либо. Ты меня понял?

– Так точно.

– Гирокомпасы по-прежнему любишь?

– Даже еще больше.

– Иди.

– Есть!